Год выхода: 2024
Тело: у каждого своё. Земное, смертное, нагое, верное в рассказах современных писателей
В «Редакции Елены Шубиной» вышел новый сборник в серии «Москва: место встречи». 39 текстов книги объединены темой телесности в самых разных ее проявлениях.
В сборник «Тело: у каждого своё» вошли рассказы, эссе, стихотворения и даже пьеса, написанные Мариной Степновой, Алексеем Варламовым, Сашей Николаенко, Алексеем Сальниковым, Юрием Буйдой, Майей Кучерской, Евгенией Некрасовой, Александром Архангельским, Верой Богдановой, Евгением Водолазкиным, Сергеем Шаргуновым, Аллой Горбуновой, Михаилом Турбиным, Анной Матвеевой, Анной Чухлебовой, Арсением Гончуковым, Дмитрием Даниловым, Асей Володиной, Дашей Благовой, Еленой Колиной, Алексеем Федорченко, Григорием Служителем, Ольгой Брейнингер, Татьяной Толстой, Тимуром Валитовым, Василием Авченко, Татьяной Замировской, Асей Долиной, Анной Хрусталевой, Екатериной Манойло, Татьяной Стояновой, Еленой Холмогоровой, Николаем Колядой, Мариной Москвиной, Дмитрием Воденниковым, Денисом Драгунским, Татьяной Щербиной, Еленой Посвятовской и Фридрихом Горенштейном. Редактор-составитель сборника — Вероника Дмитриева. Книга иллюстрирована рисунками Евгении Двоскиной.
39 представителей разных поколений и взглядов: драматурги и поэты, прозаики и критики, яркие люди искусства, мастерски владеющие притягательной силой слова, приглашают читателя к непростому, но захватывающему, как триллер, разговору о теле — земном, смертном, нагом. О теле со всеми его скрытыми достоинствами и подчеркнутыми недостатками, физиологическими проявлениями и мифологическими сверхсилами. В этих историях тела вожделенные и тела ненавистные, тела, наливающиеся жизнью или болью, и тела, освобождающиеся от бремени любого толка. Герои и героини здесь редко собой любуются, чаще наказывают себя. Зачастую они становятся рабами своих привычек и желаний. Выписанные честно и точно, с щемящей нежностью и бескомпромиссной жесткостью, тела в этих текстах дарят наслаждения, причиняют страдания, рожают детей или оставляют за собой право не продолжаться в еще одном, теперь уже чужом — и часто чуждом — теле.
Авторы вспоминают момент рождения собственных детей и то странное безвременье, что следовало за этим выматывающим физически и эмоциональным переходом в новое качество. Размышляют о детстве, в котором все было большим, теплым и контактным, — и тем болезненней оказалось взросление, шаг в сжимающийся, ледяной, отторгающий бесконечными условностями мир, где счастье найти того, кому доверяешь.
Так, Алексей Сальников рассказывает неожиданно пронзительную историю одного травматичного — буквально — взросления. Дмитрий Воденников, Евгений Водолазкин и Анна Матвеева апеллируют к искусству — живописи, поэзии, классике. Даша Благова пишет о мучительном переживании собственного несовершенства, средоточием которого стала родинка над губой. А Евгения Некрасова конструирует новый миф о женщине, которая мечтала избавиться от лишних килограммов. О нарушении пищевого поведения пишет Арсений Гончуков. В пьесе, написанной Майей Кучерской, главные роли играют части тела подростка Василия. Дмитрий Данилов пишет холодную как сталь оду стрелковому оружию, а Алла Горбунова собирает ткань внешнего мира, переплавляя его во внутреннюю поэзию.
Авторы книги не обличают, не высвечивают пороки, не смягчают углы. Они выхватывают из повседневности отчасти вечные литературные дихотомии жизни и смерти, радости и горевания, времени собирать и раздавать. Но о чем бы ни писали они — такие разные, на что бы ни опирались: от аллюзий на мировую классику и цитат из сети до реальных воспоминаний и просто воображения, какую форму ни выбрали бы — экфрасис, верлибр, сказку, мемуары или размышление — всякий раз это будет текст о любви. Любви земной, нагой, смертной.
Фотографии с презентации сборника в Переделкино
Аннотация
Новый сборник продолжает традиции бестселлеров «Москва: место встречи», «В Питере жить», «Птичий рынок» и «Без очереди».
Тело — это опора, без которой нельзя. Тело — это опора, которая держится сама по себе, и потому мы про неё забываем.
О теле и телесности рассказывают современные авторы. Евгений Водолазкин, Татьяна Толстая, Алексей Сальников, Марина Степнова, Алексей Варламов, Майя Кучерская, Дмитрий Данилов, Саша Николаенко, Денис Драгунский, Анна Матвеева, Юрий Буйда, Алла Горбунова и многие другие пишут о том, что случается, когда человек слишком озабочен своим телом и когда совсем забывает про него.
Издание иллюстрировано рисунками Евгении Двоскиной.
Авторы сборника: Василий Авченко, Александр Архангельский, Дарья Благова, Вера Богданова, Ольга Брейнингер, Юрий Буйда, Тимур Валитов, Алексей Варламов, Дмитрий Воденников, Евгений Водолазкин, Ася Володина, Арсений Гончуков, Алла Горбунова, Дмитрий Данилов, Ася Долина, Денис Драгунский, Татьяна Замировская, Елена Колина, Николай Коляда, Майя Кучерская, Екатерина Манойло, Анна Матвеева, Марина Москвина, Евгения Некрасова, Саша Николаенко, Елена Посвятовская, Алексей Сальников, Григорий Служитель, Марина Степнова, Татьяна Стоянова, Татьяна Толстая, Михаил Турбин, Алексей Федорченко, Елена Холмогорова, Анна Хрусталева, Анна Чухлебова, Сергей Шаргунов, Татьяна Щербина, Фридрих Горенштейн.
Пять причин прочитать книгу:
- 39 текстов о теле и телесности, написанных известными прозаиками и поэтами, драматургами, сценаристами и критиками.
- Отношения с собственным телом похожи на любые другие — от любви до ненависти достаточно жеста или чужого недоброго взгляда.
- Эта антология будто панорама современной прозы и современной жизни, даже когда речь идет о далеких воспоминаниях или рассуждениях об искусстве.
- Иллюстрированное издание. Каждый текст сопровождается рисунком художницы Евгении Двоскиной.
- Сборник продолжает линейку, в которой уже вышли бестселлеры «Москва: место встречи», «В Питере жить», «Птичий рынок» и «Без очереди».
Цитаты
Кулёма чмокала тёплый воздух возле детской головы, крестила мелко темечко и висок, белёсые подушечки сморщены от воды, три вечных лохани — с кипятком, с холодной водой да с помоями. Разогнуться, согнуться, соскрести, окатить, сполоснуть, снова
окатить. Разогнуться. Проверить: как ободок под пальцами? Не скрипит — поёт.
Марина Степнова «Кулёма»
А потом произошло самое удивительное, во что Марыч никогда бы не поверил, если бы не видел этого сам. Когда нимб вокруг луны разметнулся на четверть небосвода, озарив всю степь, луна вдруг поблёкла — и прямо на глазах у изумлённого водителя стала клониться к горизонту, и за несколько минут опустилась совсем. Алексей Варламов «Партизан Марыч и Великая степь»
Возвратившись же в тело своё, по звонку будильника, Тряпочкин, поднимался, умывался, делал гимнастику, почти три отжимания от коврика, приседания, съедал на завтрак яичко с хлебом и творогом, ехал в сером пальтишке драповом, ехал скромный, никем незамеченный, в давке за существование личности утрамбованный, на метро, потом на автобусе, ибо обитель его телесная служила диспетчером в неком ООО ККО.
Саша Николаенко «Добрая сказка»
Мама обговорила с ним множество деталей насчёт того, что можно считать двором, а что уже является улицей, проезжей частью и всё такое, но ей не могло прийти в голову, что сын попробует научиться кататься без рук. Затем последовало сотрясение мозга, или того, что находилось у Саши в черепной коробке.
Алексей Сальников «Водоплавающая кошка»
Мишаня купил коньки и пластмассовую розу, а Гиза — перчатки до локтей и шляпку с шёлковым цветком на тулье. Потом они ждали полной луны. Потом довольно долго искали на реке подходящее место. В тот вечер Мишаня оставил обувь дома — и всю дорогу ему пришлось ковылять на коньках. Но Гиза была неумолима: всё должно пройти в точности так, как она задумала.
Юрий Буйда «Йолотистое моё йолото»
Тело расплывалось вниз взбитой белой периной. Алла мысленно старалась усушить себя хотя бы до трёхлетней давности. Значительно меньше бёдер, щёк, грудей, больше скул и глаз, тонкие руки и ноги, и живот, кругленький, живой, мягкий, но отдельный, сам по себе, не монолитный с туловищем, не растекающийся по нему и вниз.
Евгения Некрасова «92 кг»
Уши — вы скушные зануды, вам только немо кушать. Кушать эти звуки. Видно, вы не любили никогда. А любовь, знаете ли, требует болтовни, она и должна быть разговорчива, глуповата, даже влюблённые мудрецы превращаются в младенцев, теряют рассудок, горько плачут, но преодолевают себя, сочиняют стихи, дарят любимым благоуханные соцветия, кто-то одуванчики, кто-то георгины, а кто-то нежно-розовые…
Майя Кучерская «Пиончики»
Перед ним был сытый, беззаботный город, словно навсегда застрявший в летних сумерках; снизу поднимался влажный жар — лето рано вступило в права. Жизнь была надёжна и прекрасна, только наслаждаться ей не получалось.
Александр Архангельский «Крупный план»
Я ненавижу свои пальцы, говорит Катя. Она поглаживает постройневшие бёдра, отщипывает ещё кусочек от икры. Платье колышется свободно на месте живота, втягивается мягкой полупрозрачной складкой внутрь, в пустоту под ребрами, за которой просвечивает спинка стула. Катя отпивает чай, и по цветастой ткани расползается пятно.
Вера Богданова «Антитело»
Этот роман не перевернул их представлений о жизни, а даже, напротив, вскоре был забыт. Но жизнь — терпеливый автор, и у неё есть возможность ждать.
Евгений Водолазкин «Чьё тело?»
Как же хочется уберечь её от всего, даже от вида жуков и мошек, погибших в люстре и так красиво, узорчато темнеющих сквозь яркое стекло, пускай не понимает, чего они там забыли, а если и скажут, пусть не поймёт — и дальше, как можно дольше верит, что всё — воскресимо.
Сергей Шаргунов «Кровинка»
Повырастало у этого чёрт знает что такое: и хвосты, и рога, и копыта, и ямы, и горки, и частоколы, теперь это нужно мыть, подстригать, приводить в порядок, и как это всё изнурительно и неприятно. Было оно молоком, а потом станет ядом, было румяным и гладким, а станет — в ужасных пятнах.
Алла Горбунова «Здесь, при жизни»
Новый врач больше походил на врача. Это был мужчина с невнятным взглядом казённого человека и с прочими присущими такому человеку приметами: в движениях он не имел никакого заряда и внутреннего желания, поэтому шевелился, говорил и слушал, корчась и вздыхая. Глядя на его муки, хотелось быстрее выздороветь и оставить доктора в покое.
Михаил Турбин «Рыбка»
Красавица была собрана из распиленных частей заново, как ассистентка иллюзиониста. Обнажённая женщина сидит как будто перед зеркалом, подняв вверх правую руку (собирается что-то спросить, машет рукой в знак приветствия?). Тёмные волосы убраны шарфом, на шее и левом плече — украшения (браслет на плече маловат, видно, что давит). Маленькая, красивой формы грудь, левая рука прижата к животу, но не скрывает ничего из того, что я предпочёл бы не видеть.
Может, в ноге часть души помещалась, при некотором допущении, что душа распределена в теле равномерно, как жидкость в сосуде. И что, при утрате конечности душа сжимается? С такими раскладами я бы на её месте не убегал в пятки.
Анна Матвеева «Красавица»
Он помнил: мчишься по душному лету, счастливый, юркий, быстрый как пуля, и можешь на любом камешке споткнуться и растянуться на асфальте, но бесстрашно несёшься по тугой поверхности сверкающей дороги и стремительно нагнетаешь ветер, льёшь его на себя, и чем быстрее, тем он плотнее, холоднее и жёстче…
Анна Чухлебова «Тесность»
Ночью у меня забрали палец. Даже не сразу это понял. Знаете, это чувство, когда просыпаешься, но не целиком — как постепенно включается компьютер: сначала шумит системный блок, потом загорается монитор, крутится колёсико, и только после этого появляется заставка.
Ася Володина «Безымянный»
На людях моя родинка над губой выпирает, из всех частей тела я чувствую её лучше всего. Не круглосуточно, но один или два раза в день точно. Иногда пять или шесть. Она ощущается как спичечная головка, которой чиркнули о коробок. Или как иголка с шариком — такой ещё закалывают хиджабы, только мне она дырявит губу. Ещё — как жирный степной клещ. А бывает, просто чешется.
Даша Благова «Родинка»
Лялино детство было битвой за бестелесность, яростной борьбой с физиологией: как, как могло случиться, что люди ходят в туалет? Почему у человека уши? Почему уши так глупо прилеплены к голове? Почему человек сморкается, ведь это так некрасиво? А почему икает?.. Жизнь выглядела таким бесконечным круговоротом противнейшей физиологии, что — как жить?.. Вот бы вообще не было тела, были бы одни глаза, чтобы ими читать!
Елена Колина «Член шайки, или История одной любви»
Иглой циркуля мы выцарапали на запястьях, ты — “А”, я — “Н”. Соединили-прижали кровоточащие буквы, испачкали кровью твой белый фартук. Не пошли на химию и целовались в школьной раздевалке…
Алексей Федорченко «Населённые пункты»
Когда-то давно на уроке биологии он услышал фразу учительницы и запомнил её на долгие годы: старение — растущая гипертрофия клеточной протоплазмы. Компактное и бессмысленное определение, за которым кроется столько безнадёжного ужаса. Он смотрел в зеркало и мысленно снимал с себя кожу, оставался с обнажёнными жилами, венами и артериями, словно экорше в художественном классе. Всё эта масса аминокислот, углеводов, белка, костей. Калейдоскоп веществ и химических элементов: кремний, магний, золото, рубидий.
Григорий Служитель «Реплика»
У каждой жизни и у каждых отношений есть обложка, которую видят все, и есть то, что происходит на самом деле — невидимая сторона, которая может быть втайне от всех как безмятежным счастьем, так и чьим-то тихим адом.
Ольга Брейнингер «Поллок и Брейгель»
Рядом со мной — супружеская пара, обоим хорошо за пятьдесят, за фигурами не следят, нет таких претензий. Он лысоватый и волосатый, лицо у него неприветливое, но не потому, наверно, что злой, а просто жизнь как-то так сложилась, — всё заботы да
кредиты. Она тоже — обычная бесформенная тётка, спина круглым горбиком, всё, что с возрастом обвисает — обвисло, не подвело. Но крепенькая и крутится деловито и энергично.
Сорочка — прочь, ты уже где-то подо мною; бледная кожа, резкий вдох — и хрупкие пальцы чертят следы на моей груди; если что-то и возникает между движениями — стон сопротивление — это длится не дольше секунды, это не может остановить, не может изменить.
Татьяна Толстая «Про испанцев, еду и любовь»
Какой-то свой термостат есть и у человека. В жару системы организма — кровообращение, потоотделение, дыхание, что там ещё — работают на отвод тепла (собаки — те ещё и язык высовывают, он у них вместо радиатора). В мороз — на сохранение.
Василий Авченко «Отец Мороз»
Почему-то теперь этот опыт казался ей спасительным. Знакомое мясо, такое, как вырезка или филе или там рёбра — это было бы страшно, потому что слишком большая разница между обычными рёбрами и человеческими (снова она поймала себя на странном несогласовании). Обычное ребро нормальное, а человеческое ребро — это противно. А вот щека — она и рыбья противная (но съесть в принципе можно), и бычья противная (но съесть тоже можно), и человеческая, наверное, противная (но тоже можно, раз уж она там).
Татьяна Замировская «Kк / Белая колбаса Айя-Браски»
Наши ноги в шортах одинаковой длины выше колена, но из моих зелёных торчат две жалкие детские палки с синими венами, а из её красных — настоящее богатство, тугая персиковая кожа ляжек. Марина — это королевская прямая спина и большая круглая грудь, толстенная коса блестящих тёмно-рыжих волос и золотая россыпь веснушек. Марина — это хитрая улыбка тонких ярких губ и две будто бы перевёрнутые улыбки хищных голубых глаз. А ещё она меня выше на две головы и шире в плечах. Марина — это целое государство.
Ася Долина «Тег»
В душевой, которая больше похожа на комнату для мытья собак, я встала на четвереньки, как собака, и подставила поясницу под струйку еле тёплой воды. Я смотрела на кафель и думала, что мой таз тоже сделан из кафеля и прямо сейчас по нему проходятся зубилом и молотком.
Екатерина Манойло «Мы с тобой одной крови»
Твоё тело — мои владения.
Больше ничьи.
Прикасаться к тебе — преступление
епитимьи.
Прикасаться к тебе — милость божия.
Дар небес.
Татьяна Стоянова «По контуру тела»
Когда я была маленькой, бытовало мнение, что ребёнка надо обязательно один раз обрить наголо — тогда будут потом густые волосы. У меня были чудесные кудряшки, поэтому эта идея всем казалась кощунством. И вот однажды отца отправили со мной гулять, чего он терпеть не мог, как многие молодые папаши. Он томился от скуки, пока я возилась в песочнице, и вдруг его осенило. Он придумал, как убить двух зайцев: прийти домой через положенные полтора часа и заодно совершить подвиг, на который никто не решался. Отец рассказывал, что, когда он вёл меня — бритую наголо и зарёванную — домой, чем ближе мы подходили, тем больший ужас его охватывал…
Елена Холмогорова «Какого цвета аленький цветочек»
Погружаясь в чужую жизнь, Зинаида Петровна искренне пыталась понять, почему все эти прославленные выскочки заслужили счастье, пусть горькое, зачастую болезненное, недолговечное, но всё-таки счастье, а ей в нём было отказано раз и навсегда. Чем
они лучше неё, Зинаиды Петровны, у которой никто и никогда не то что обрезка ногтя — номера телефона не попросил?
Анна Хрусталёва «Зинаида Петровна»
Миша весь в белом, а ещё у него венок на голове из голубых васильков, просто как принц, и подтяжка уже зажила, лицо чистое и светлое, глаза тоже голубые, как васильки, в жизни они были карие, а тут — будто линзы ему вставили, такие нереально красивые глаза и ресницы, ресницы загибаются прям кверху… Он и не знал, что может быть таким красивым.
Николай Коляда «Подтяжка»
Всё смешивалось у него в голове — возвышенные образы поэтов Серебряного века и куски разъятой плоти, запах формалина, атлас анатомии Мясникова, трёхтомник доктора Соботты с иллюстрациями Хайека, добытый в магазине Медицинской книги, оттуда он копировал рисунки, увеличивая в десятки раз, сопровождая поэтическими текстами.
Марина Москвина «Хрустальный желудок ангела»
Жалкие три-четыре пирожных на выбор (песочное кольцо, да разве это пирожное? какая-то ватрушка — опять не пирожное; может, третье было пирожным? третье не помню). Советский кофе с молоком, сразу воедино, без выбора, из какой-то алюминиевой бадьи с надписью “Кофе” (тут не обманули). И бутерброды с докторской колбасой.
Дмитрий Воденников «Не стыдно»
А тело очень хотело их одобрения и даже восторга. Оно ходило по легендарным улицам города грёз, о котором два века мечтали соотечественные ему тела. Оно чувствовало, что в его жизни произошло главное. Оно оторвалось от головы. И оно было готово умереть вместе с другим, избранным им, инородным телом, в обнимку, прямо сейчас.
Татьяна Щербина «Шея»
Любовь. Кистенёв не очень быстро соображал, был жадноват, и вообще жил в другом городе. Имел жену, но с гормонами было не договориться. Мой прекрасный — рассматривала его загорелые длинные виски, густую с проседью прядь надо лбом. В зуме под чёрной водолазкой двигалось подтянутое тело. Господи Иисусе, спаси или спасибо. Купила билет в его город.
Елена Посвятовская «Пятница вечер»
Я смотрел на неё. Тощая. Руки без маникюра. Тёмно-русые волосы в пучок. Непонятно, сколько лет: то ли двадцать, то ли тридцать. Вот и всё, больше ничего.
Денис Драгунский «После тела»
Женя натянула сарафан и надела сандалеты. На левой ноге, там, где была воспалённая кожа, теперь вздулся волдырь, и она прижала его пальцем. Волдырь щемил и побаливал, но не очень, просто было неудобно ходить. В зарослях под ногами что-то трещало, по лицу скользила паутина, потом правая рука Жени наткнулась на клейкую гадость на листьях, а потом сразу обе ладони напоролись на колючий куст.
Фридрих Горенштейн «День, оставшийся под обрывом»