Ложится мгла на старые ступени — ложится свет на старые ступени — Арсений Гончуков

Арсений Гончуков 

режиссер, сценарист, писатель

Меню Закрыть

Ложится мгла на старые ступени — ложится свет на старые ступени



В истории литературы иногда такие тексты появляются, неожиданные, уникальные, жаль, что это всегда случайность, которая не может породить новое направление, литературное течение! Роман «Ложится мгла на старые ступени» Александра Чудакова неожиданным шедевром (не побоюсь этого слова, а что им ещё тогда называть?) стал не только для читателей и экспертов, давших автору в 2011 году «Русский букер десятилетия», но и для близких, и для самого автора. Книга появилась на свет случайно, написать ее уговаривала ученого литературоведа супруга, и он сел и выполнил просьбу жены.

Кто-то может, думаю, поспорить и заявить, что это не совсем роман, и даже не роман-идиллия, как обозначил жанр сам Чудаков, а скорее дневники, мемуары. Но вынужден буду спорить, и даже не потому что сам Чудаков настаивал на художественности, так как в романе есть вымышленные эпизоды, а потому что мне кажется, Чудаков неожиданно попал в самые современные и актуальные тренды романной формы. Откройте современную европейскую прозу Али Смит или тех же «Бегунов» нобелевской лауреатки Ольги Токарчук — крупная форма сегодня часто собирается из мелких историй, зарисовок, притч, дробного нарратива, даже термин придуман — «роман в становлении». Мне нравится этот термин. Роман растет и развивается, но не успев застыть, принять нужную форму, в таком виде становится книгой. Фиксированный процесс творчества. Так что с формой романа (к слову, гораздо более цельного, нежели европейские эксперименты) у Чудакова получилось удачное попадание, и в этом, я полагаю, секрет сегодняшней популярности ставшей культовой книги.

Не говоря о художественных качествах нанизанных на единую нить мини-новелл. Книга действительно на редкость хорошо сделана, и сотни и сотни сцен, а точнее сказать, слепков со времён, людей, событий не идут из головы, не забываются. Весь роман как огромная посмертная маска, снятая с хорового многоголосья истории. Как забыть хромую колхозную клячу, у которой одна беда — завидев «красных», она шарахалась и несла, так как всю гражданскую провоевала за «белых». Вот он, слепок, комичный, но жизненный, кусочек исторической правды. А испитый колхозник, который в споре невольно шарит на поясе кобуру, выдавая бравого вояку времён гражданской? Зримое время, его отпечатки на живых людях.

В том числе поэтому советую книгу друзьям вне зависимости от их политических пристрастий. Да, стержень, связующая нить повествования — ностальгическое сожаление об ушедшей старине, о дореволюционной ещё России, автор пеняет новому времени и название романа и удачно, и символично. Однако ключевая сентенция в духе «Какую страну потеряли!» проговаривается тихо, сдержанно, не мешая разглядывать вблизи восхитительные полотна сменяющих друг друга эпох. Мешок, набитый точными и художественно-меткими наблюдениями за временем и людьми, перевешивает (даже, если хотите, в чисто развлекательном смысле) любую идеологию. Что есть, безусловно, признак большой литературы.

Стиль полудокументальных заметок Александра Чудакова отлично сочетается с концепцией выживания, буквально пропагандируемой в романе. Частное, личное, индивидуалистичное, что вытравливали, выжигали калёным железом всю советскую эпоху, становится для семьи, главной героини романа, единственным способом выжить. Места, где описывается, как люди выживали с помощью огорода, как осваивали древние техники удобрения земли, выделки кожи, производства сахара, крайне любопытны даже с практической точки зрения. Частное производство и семейный байки только и могут спасти и семью — от голода, и память — от всепоглощающего забытья.

Например, автор спрашивает в середине романа: почему же мы помним одного Матросова, если только в первые месяцы войны случаев, когда бойцы закрывали собой амбразуры, были сотни? В книге есть ответ: потому что людям нужен герой, обществу нужен миф, и это ответ правильный. Сама постановка вопроса может показаться циничной и очень современной в смысле моды на дегероизацию, на развенчание мифов. Но мне кажется, Чудаков закладывает иное значение: необходимо добраться до исторической правды, в первую очередь для того, чтобы отметить и не забыть каждого Матросова, сотни матросовых. Миф своё отработал, ныне важнее списки, куда необходимо включить всех безымянных героев, частных тружеников общей войны.
Из книги Чудакова можно намыть много разного смыслового и человеческого золота, но главным достоянием, если можно так выразиться, романа является герой и, скажем так, его отношения с миром, его уникальная оптика, объединяющая времена и судьбы. Дискуссия идёт не первое десятилетие, мол, современная литература утратила героя и не может нового найти. Последних героев уничтожили постмодернисты, а кто герой сегодня — писатели не знают.

Но вот же он! Вот он! Это же он! Встречайте! — хотелось мне закричать, когда я закрыл книгу и задумался, из чего сделан тот, под чьим мощным обаянием я провёл несколько дней. Это странный, необычный герой, я бы сказал — герой, гармонизирующий мир. Собирающий по частичкам, делающий его лучше буквально своими руками, словами, каждым днём. «Антон любил вещный порядок и каждый отдельный момент жизни» — вот он какой, герой. Или другой талант Антона, о котором говорится впрямую, «дар всех к себе располагать» — не что иное, как дар гармонии. Здесь поясню, что автор наделил героя «принципом адвоката, то есть говорить с каждым о его интересах». И это правда, не раз и не два Антон, знакомясь с новым человеком, тут же располагает его к себе — тем, что говорит о самом близком ему, тем, что принимает в судьбе собеседника живейшее участие, только-только узнав его. Дар редкий, небывалый по нынешним временам, иссечённым перегородками и барьерами электронной коммуникации.
МНПМ — так в романе называют заболевание героя — «мания наилучшего предметоустройства мира» и далее процитирую: «В библиотечной книге, которая никогда не попадёт ему в руки, друг Юрика (Антон — прим А.Г.) подклеивал переплёт, порванные страницы. В пансионате из огромных валунов выложил дорожку к морю. На снятой на два месяца даче чинил забор, стеклил парник, на ржавые ребра хозяйского абажура натягивал ткань от старой шёлковой юбки»…, а уж что началось, когда герой купил собственную дачу… Есть и другой забавный момент, когда Антон предложил восходящей звезде советской эстрады поправить в его песне «всего одну строчку», а тот обиделся… И правильно сделал. «Ты что, хочешь улучшить всю советскую литературу?» — вскричал в сердцах товарищ Антона. А тот, кажется, кивнул.

Такой герой — не только сохраняющий, но преобразующий и очищающий пространство вокруг себя. Страшно подумать, если бы Антон был не столь одинок.

Гармонизирующее начало в человеке — главная тема романа, его тонкий, но сильный смысловой луч, согревающий читателя. «Наилучшее предметоустройство мира» — залог выживания, не прекрасного уходящего мира, но его внуков — выживания в смысле сохранения жизненных сил, совести, души. Так и просится на язык трюизм, что «обустройство мира нужно начинать с себя», а порядок и выживание начинаются с личного огорода. Который один кормил огромную семью во времена голода, войн, лишений. Который… страшно сказать, огород, тот самый, возможно, спас страну во время Великой отечественной: «Может, такими запасливцами и выжила огромная страна, ее гигантский тыл, где все было для фронта, все для победы, где практически исчезли магазины и годами не поступали населению кастрюли, бритвы, градусники, ножницы, зубные щетки, очки». То есть понимаете, да? Запасливцы не только себя спасли — гигантский тыл необъятной Родины ничего не просил, не отвлекал на себя, одним этим делая для фронта многое.

Сила историй, деталей, идей, работающая на активно-положительного, светлого героя в романе впечатляет. Многие мои знакомые, я узнал про это случайно, читают роман по третьему и даже четвёртому разу.
В завершении приведу ещё одну цитату, которая никак не идёт из головы, как разгадка давно загаданной, но нерешённой загадки: «…такая странная эпоха, как советская, выдвигала и создавала таланты, соответствующие только ей: Марр, Шолохов, Бурденко, Пырьев, Жуков — сама талантливость которых была особой, не соответствующей общечеловеческим моральным меркам».

Наша эпоха должна, давно пора, дарить стране таланты иного рода — все-таки соответствующие моральным меркам. Но даже в литературе создавать подобных героев чрезвычайно трудно. Хотя у Чудакова же получилось.

Вдруг это прообраз, вдруг это предсказание? Очень на это надеюсь.