О литературной геронтологии. В поисках необретенного времени — Арсений Гончуков

Арсений Гончуков 

режиссер, сценарист, писатель

Меню Закрыть

О литературной геронтологии. В поисках необретенного времени




Очень общий заголовок и слишком широкая тема времени, с одной стороны, полагаю, оправдана самим жанром эссе, а с другой, тема времени в принципе, кажется, не может быть слишком конкретна. И при этом люди и особенно люди-писатели постоянно дерзают размышлять о времени как о современности, в которой они живут. К слову сказать, почему мне кажется, что в апелляциях людей к этой философской категории всегда есть как будто нотка жалобы, заискивания, то бишь еле заметная и как бы автоматическая попытка придержать его течение? Печальное наблюдение.

Толстыми темно-бордовыми кусками нарезанная колбаса «Московская». Язычки пошинкованной грудинки, как белые доминошки. Водка. Вискарь. Который тут же и закончился. Хотя я даже не заметил, да я говорить не мог минут двадцать, настолько сильными были эмоции… Пришел на церемонию награждения поэтической премии MyPrize в Зверевский центр современного искусства и… как будто медленно погрузился в ледяную ванну. В хорошем смысле. В последний раз я был здесь ровно-ровно-ровно десять лет назад. И если стоять внутри, то ничего в Зверевском не изменилось, те же доски на полу, те же скаты низкой крыши, памятное и любимое. Но если выйти на улицу и пройти через парк, там за десять лет так развернулась и расстроилась (прекрасное же слово, да?) Москва, что выходить на улицу категорически не хочется. Вместо, как мне тогда казалось, совершенно прекрасных голых полей и чудесных заброшенных пустырей — сплошь синие, красные, желтые стойки, деревяшки и гнутые железки новеньких детских и спортивных площадок. Время летит, оставляя нас позади. Нет, на детской площадке по привычке 90-х можно хорошенько посидеть и выпить, но теперь, говорят, за это можно быстро уехать в полицию — даже не отболтаешься.

MyPrize — премия редкая. Личный, домашний, теплый-ламповый, при этом абсолютно профессиональный, с общепризнанными литераторами и экспертами в жюри, проект поэта и культуртрегера Даны Курской. Одна из уникальных особенностей регламента — возрастной ценз для участников, а теперь внимание… от 35 до 60-ти лет! И это для поэзии! Ужасно трогательный и редкий ценз. В век агрессивного тотального эйджизма, когда даже пресса (известный мем-скрин ходит по сети) называет стариками 27-ми летних грибников, а преклонение перед подростками и их субкультурой стало навязчивой и кажется, порочной чертой наших дней. Я совершенно серьезно. Нет, здесь не будет старческого нытья про то, какой глупый и непрофессиональный документалист Дудь. Хотя… почему нет? На войне, как на войне! Автору, который смеет писать стихи после 35-ти, податься некуда, двери для него захлопнулись, возрастные премии дело и редкое, и стыдное… Короче. Спасибо, Дана, ты настоящий Дед Мазай, ты вывозишь своих милых старичков на старинном, но еще прочном деревянном баркасе! За последние десять лет в моей жизни не было ничего теплее и домашнее этого вечера. Со мной случилось жизненное затмение. Я писал стихи с семи лет от роду. Печатался, выступал. Потом выключился на десять лет — у меня был роман с кино. Стоп. Снято. Все надоело. И я вернулся, как там в школе говорили? В родные пенаты. Черт, я до сих пор не знаю, что такое пенаты, надо погуглить уже, наконец.

Самое важное, что я унес с церемонии MyPrize, это даже не статуэтка Специального приза жюри (Я же не мог не сказать в собственной статье о полученном призе, это стало бы ненужным кокетством, да? Или ровно наоборот?), которую мне выдало жюри за горькие возрастные стихи. К слову сказать, для любителей осмыслять итоги премий через «знакомства и тусовки», в жюри у меня друзей не было — к стыду своему, я большую часть членов жюри даже не знаю. Я уехал с церемонии очень немодно по нынешним временам пьяным, я напился как бы в память о лучших временах, когда мы пили под звуки читаемой силлаботоники непрерывно, и даже под верлибры… Особенно под верлибры! Да, на вечере я увидел Андрея Чемоданова, Митю Плахова, Диму Данилова, Игоря Караулова, моих знакомых и друзей десятилетней выдержки, которые мало изменились. А Данилов в свой полтос с лишним на сегодняшний день, на мой взгляд, пишет лучшие верлибры в России. На троих, с Карауловым и с Юрием Смирновым, лауреатом Григорьевки (Григорьевской премии), у них недавно книга вышла «Русские верлибры» — и стала важным событием современной поэтической жизни. Такие вот старички. Еще один известнейший старичок на вечере — легендарный (я про него еще в юности слышал, серьезно) Данила Давыдов. И вот как раз он и сказал на церемонии MyPrize очень важную мысль. Мысль, которая в конечном итоге сподобила меня написать это эссе.

Может быть, мы какие-то сильно испорченные стереотипами люди? Судьбы лучших, Лермонтова, Пушкина, даже Грибоедова, затем половины Серебряного века — Есенин, Маяковский, сюда же, думаю, Мандельштам, Гумилев, Блок, Цветаева, ну и далее, конечно же, Башлачев, Цой, Дягилева, Рыжий, в общем, вы поняли… Судьба поэта, и как правило, лучшего поэта — ранняя насильственная смерть. Да, Цветаева и Мандельштам погибли не слишком рано, но не дотянули и до полтинника, что по нынешним временам не конец, а начало, или, как некоторые говорят, цветущая молодость! Но суть не в этом, а в том, что в России именно среди поэтов всегда жил пресловутый эйджизм, поэты дохнут, как мухи, изо всех сил стараясь (может, закавычить слово? не слишком грубо?) не дожить и до тридцатника. А вот Данила Давыдов на премии с трибуны задал интересный вопрос: почему же мы живем молодыми премиями, почему у нас сорокалетнему поэту некуда податься, если творчество (вообще-то) с возрастом как бы, мягко говоря, не становится хуже? Ладно, хуже или лучше, не в этом дело, а в том, что нет такой корреляции — возраст и качество поэтических текстов. А если представить, что она есть, то непонятно, в какую сторону. Десятки поэтов, начиная с великого Гете. Или вот замечательный московский поэт Александр Курбатов, которому за полтос, но который не раз рвал в тряпки бледную молодежь на самых модных, драйвовых, самых рассчитанных на бурливую энергию поэтических состязаниях — на московских слэмах! Или недавняя победительница конкурса «Лицей» Оксана Васякина, у которой стихи, мне иногда кажется, пятидесятилетней женщины, и уж точно не тридцатилетки, простите. Возраст, поэзия, возраст в поэзии — темы широкие, зыбкие, имеют огромный исследовательский потенциал, и абсолютно точно поэзия — дело, дважды перефразируя Цоя, не только молодых. Да еще в стране, где президент двадцать лет у руля, и все молодится, и уходить не собирается никуда и никогда.

А может быть, в том-то и проблема, что в условиях тяжелого, как сон, общественно-политического застоя нет никакой разницы, кто именно не умеет и кто не может сказать ничего нового о современности? Какая разница, ты дерзкий семнадцатилетний поэт или страдающий проблемами ЖКТ пятидесятилетний предпенсионер, когда вокруг один хрен стагнация, ничего не происходит и говорить собственно не о чем?
И с другой стороны, как раз в подобных условиях (пусть это несколько парадоксально) расцветает эйджизм, выталкивая на поверхность литературного процесса таких чудовищ (в хорошем смысле; правда, мне нравится), как рэп или та же документальная поэзия, то есть, кажется, эйджизм расцветает не потому, что ему есть, что сказать, а потому что ему нечего сказать, кроме того, что его представители — молодые и дерзкие. Или… я ошибаюсь? Или кроме традиционного возрастного протеста там есть новое содержание и наполнение? Здесь я бы хотел оставить себе пространство для ошибки.

Закрепил бесхитростную мысль о том, что хороший поэт таковым может быть и в пятьдесят, вот только площадок для таких поэтов у нас немного, Данила Давыдов пассажем об уникальном времени, в котором мы живем. Не передаю точные цитаты, скорее всего, я многое добавил и переврал, за что заранее прощу прощения. Но суть в том, что мы живем в уникальное время, возможно, самое счастливое время в истории России, когда одновременно существует и творит столько разных поколений литераторов, и в частности, поэтов. Это чудо, нонсенс, так никогда не получалось! Чтобы все поколения сидели на одном пароме времени, и одни не успели еще выйти на берег, что маячит впереди, а других мы не оставили на стремительно уменьшающемся берегу позади. Говоря же грубо и просто, сегодня нет поколений литераторов — расстрелянных, то есть физически уничтоженных, изгнанных, эмигрировавших, ушедших в подполье, в окна, или спившихся, наконец. Все вместе, на одной лужайке, бегают литераторы одной большой толпой, от юниоров до пенсионеров, плюс тренера, а так же их родители.

Замечу и сделаю зарубку, это не хорошо и не плохо, а если посмотреть с точки зрения практической, жить в такое время человеку хоть сколько бы то ни было с широким кругозором, так вообще сплошной шведский стол — все кухни мира собрали свои угощения на столы роскошного пиршества, читай, изучай — не хочу! Серьезно. Вот я читаю подборки финалистов премий «Петербургские мосты», «Лицей», премии Драгомощенко (ценз до 27 лет), и мне подчас непривычны формы и стили, но я втягиваюсь, и мне безумно нравится, как появляется что-то новое и непонятное, и вдруг открывается для меня гранью исключительно прекрасного, и навстречу этому новому открываюсь и я, и ощущаю вдруг то, что раньше было недоступно моему опыту. Если же говорить приземленно, новое и очень разное расширяет, обогащает меня, я черпаю оттуда новые инструменты для того, чтобы чинить каждый день обновляемую реальность (она как мобильное приложение, постоянно требует обновлений, каждую ночь).

Может быть как раз где-то здесь оптимистичное (пессимистично закончить подобное эссе слишком большой соблазн) резюме нашим размышлениям? В том, что мы живем не в эпоху побед, прорывов, новых открытий, фундаментальных революционных исследований, переворотов в науке или общественной жизни, а во время… ремейков, усовершенствований, доделок и перепевок? Космос, кванты, нано, нейро — это все XX век. Сегодня человечество занимается внедрением всех этих нано на автомойке у дома, на которой висит гордый плакатик «Нано-мойка! Всего за 350 рублей!». Я утрирую, конечно, но возможно, есть параллель общемировых тенденций «малых дел после больших открытий» и некоторых примет современной ситуации в литературе. Возможно, огромный и бесконечно разнообразный всежанровый и всевозрастной шведский стол и есть главное богатство и преимущество, что предлагает нам время. И в этих условиях глупо делить блюда по возрастным категориям и номерам «столов». Их надо просто есть, срок годности у них один — сегодняшний вечер, наша эпоха.

Правда, в России есть ощущение, что праздник гремит, продолжается, но никто не понимает, что именно отмечаем и как этот праздник называется. Не скажу громкого слова «безвременье», лучше сказать «застой идей и открытий», ведь даже у мировой фабрики грез, у Голливуда сегодня более 50% продукции — франшизы и ремейки. Впрочем, кто знает, человек изнутри собственного времени бессилен его объять и справедливо номинировать, кто знает, чем мы здесь и сейчас с вами на самом деле занимаемся? И может быть, застой этот полезен, и он перед чем-то новым, перед прорывом, перед пресловутой грозой, о которой мы все мечтаем? Перед наступлением чего-то категорически нового, в чем не будет наших привычных надоевших черт.

Очень хотел закончить это эссе некоторыми наблюдениями за одним очень живым и невероятно интересным литературным процессом — за прозаической премией «Фикшн35», премией для молодых, как понятно из названия, прозаиков. Кураторы премии — вдохновитель проекта Владимир Панкратов вместе с рядом других молодых экспертов, декларируют и размышляют над проблемой поиска современности в современной же молодой русской прозе… Как эту современность найти? Как ее описать? Как о ней говорить? Почему не получается? Дискуссия важнейшая, прелюбопытнейшая. Притом абсолютно глобальная, вот в Китае писатели о том же спорят: почему не выходит у них говорить о насущном и делать это интересно? Пока, судя по всему, реальность и современность трудно даются в руки, свежих книг о сегодняшнем и актуальном очень мало. И еще реже они получаются хорошими.

Очень хочется поговорить на тему, почему же реальность так неохотно дает себя заключать в прозаические главы и поэтические тесные столбцы, но нет, оставлю разговор на более основательное потом. Тема интереснейшая, зыбкая, коварная. Упоминанием премии выше я лишь отмечу, что попытки ухватить, определить, классифицировать время предпринимаются сегодня отчаянные и самыми разными профессионалами из мира литературы. Реальность дается в руки, повторюсь еще раз, неохотно, плохо. Впрочем, в условиях тотального безыдейного застоя как раз это, может быть, единственный признак того, что она — жива.