«1210».
Фильм Арсения Гончукова, первая полнометражная работа в карьере режиссёра, интересен прежде всего как попытка высказаться на этически крайне неоднозначную тему, сделав это в разрез с двухсотлетней традицией русской культуры, привыкшей лелеять маленького человека.
Гончуков, обладающий, помимо несомненного таланта, немалым мужеством, которое будет необходимо всякому, кто решится говорить об этом без привычных реверансов в сторону униженных и оскорблённых, полностью переворачивает сложившийся стереотип современного отверженного.
Как выглядит сегодняшний мизерабль в зеркале искусства? Это – несчастное существо, заслуживающее симпатии, сочувствия, сострадания, чьё печальное положение заранее ставит его в позицию абсолютной моральной правоты: «Я терзаюсь, а значит, мне всё позволено».
Что, включившись в игру с мизераблем, который является главным героем фильма, делает Гончуков? На первый взгляд, он идёт по проторенной великими предшественниками дорожке, вымощенной шинелями бесчисленных Башмачкиных и письмами Макаров Девушкиных: есть военный пенсионер Николай Баранов, израненный на афганских фронтах, над которым жестоко надругалось наше скаредное государство, срезав надбавку к ежемесячному довольствию в размере 1 210 рублей.
Баранов уязвлён, Баранов негодует, Баранов требует справедливости. Вместе с героем сходные чувства испытывает зритель, который, кажется, лично готов крушить систему социального обеспечения, в которой возможно такое садистическое жлобство…
Дальше, в принципе, уже всё становится понятным: Баранов, рассчитывающий переменить жестокое решение госорганов, получит даже не от Значительного лица, но от его мелких подручных унизительный отлуп, бесполезно взбунтуется, но свои кровные 1 210 рублей не вернёт, после чего зрителю остаётся только всплакнуть над горемычным капитаном Копейкиным 21 века…
Этот исход просчитывается едва ли не с первого эпизода, когда Баранов едва появляется со своей папкой в офисе собеса, вызывая несколько постыдную, но ощутимую скуку, однако рано прятать зевки от соседей по ряду и делать натянуто бодрое лицо, потому что режиссёр припас для нас настоящий сюрприз.
Дело в том, что Арсению Гончукову удалось, путём филигранно выставленных акцентов, перевернуть историю прямо на ходу, превратив её в повествование об опасном маньяке, который живёт среди нормальных людей и ежеминутно угрожает всем, кто его окружает.
Поэтому главная идея фильма – это грамотно проведённый посыл о том, что нельзя избегать ответственности и надо вовремя принимать пусть и очень неприятные, но единственно возможные в данной ситуации решения.
Родные военного пенсионера Баранова знали, что он неадекватен (характерно отношение внучки к деду, которая его просто боится, хотя, через поколение, привязанности острее и теплее), понимали, что его надо сдавать в специализированное лечебное заведение, но, по причине ложного стыда, тянули с этим – сколько могли.
Что в итоге? Баранову было мало превратить жизнь своей семьи в ад, изводя домашних постоянными концертами с сольными дембельскими номерами («Как духи жгут запертую в ущелье колонну»), ему, перед тем как наложить на себя руки, непременно надо было прихватить с собой двух затюканных собесовских тёток, вся вина которых заключалась в том, что они ретранслировали душегубу распоряжение вышестоящих инстанций.
Кто несёт ответственность за бойню в собесе? Николай Баранов? Он – маньяк, который, не испытывая материальных проблем (в иных обстоятельствах Баранов легко сорит деньгами, не зная им счёта), ищет лишь повод, чтобы разрядить в живого человека сидящую в нём злую ярость…
Нет, главные виновники произошедшего – дочь Баранова и его зять, предчувствовавшие скорую беду, но, поддавшись лицемерному гуманизму, допустившие, чтобы имеющий доступ к огнестрелу старик с наглухо сорванной крышей беспрепятственно разгуливал по городу.
Как они будут жить дальше, неся на плечах груз такой ответственности, неизвестно, их будущее остаётся за кадром, но, так или иначе, за свою слабость и колебания они расплатятся жёстко, наверное, чересчур жёстко: они ведь не хотели никому сделать больно, а, в оконцовке, три трупа, хорошо, что не больше…