Была в Арсенале. Смотрела фильм второй раз.

И ещё: правда трудна, правда о любой войне трагична, убивать — это ужасно, посылать на смерть сына — ещё ужаснее, бюрократическая машина — чудовищна. Но испытываешь облегчение и благодарность… — за одно только ощущение глубокой правды? Или именно потому, что это искусство, именно и собственно это и есть искусство? — когда люди плачут и благодарят, и пожилая женщина аплодирует в момент совершения трагической разрядки-развязки, — когда ТАК это рассказано и показано? когда нет ни крови, ни мяса, и мы не слышим выстрела, а слышим тишину смерти, и волны жизни остановлены ещё при жизни, и вода — мёртвая, и улыбка сына тоже, а слёзы — живые, горячие, горючие… когда снималось 6 дней, а сценарий писался и переписывался полтора года? — когда я убедилась, что я помню все сцены наизусть с первого просмотра, наизусть, слово в слово? — так немного слов в 73-х минутах!

Арсений напомнил, а кому-то, может быть, и показал, что бывают очень сильные, и очень непростые, труднообъяснимые чувства. Что бывает — со-переживание.

Спрашивали про воду — про много воды — пруды, мосты, берег реки… Арсений сказал, что любит воду, и что Тарковский её не монополизировал, и что мосты, например, прямой символ перехода… Я бы добавила: вода у наших предков, древних славян считалась средой, переходной между жизнью и смертью, «навь» — это много чего, это «потусторонний мир», невидимый глазу, Но с водой он, этот мир иной, очень связан. (Птицы, символизировавшие смерть — это водоплавающие — утки, лебеди. Уход в мир иной — это переплывание на другой, особый берег. Возвращение — тоже — через воду, мёртвую и живую. Так что герой, всё время ходящий по краю, — это тоже, конечно, не далеко не случайность, даже если этот образный ряд выбран чисто интуитивно. Он на краю.

За ним, да и везде, ходит ужасная двуногая «явь». Когда смотришь — страшно… больше всего страшно, когда знаешь, что сейчас что-то случится, — страшно, что случится жестокая несправедливость, подлость, что подлость — победит, что она уже победила кругом… и когда горе и трагедия оказываются гораздо глубже и сильнее, чем подлость, хитрость, тупость и жестокость, когда побеждает совсем другое, неожиданное, — трагически, гневно побеждает то, чему нет названия, нет оправдания, и что невозможно забыть… тогда мы благодарим. И не забываем.