Тягучий, как холодный ликер, и горький, как белая полынь

В фильме мне всегда важно послевкусие. Так же как и в жизни – пока что-то активно происходит, ты живешь этим, и зачастую не замечаешь всех тонкостей ситуации, не видишь её в целом. И только после того, как переживешь, сможешь увидеть всю глубину. И красоту. Или уродство. То же самое с фильмами.

У Арсения они оставляют тяжелый горько-терпкий привкус, с которым ты живешь потом ещё много дней. Так было с «Полетом», так было с «Сыном». Этого же ждала и от «Последней ночи». И – получила в полной мере. На этот раз, пожалуй, даже двое и втрое от ожиданий. Фильм тягучий, как холодный ликер, и горький, как белая полынь. Простая, очень бытовая и очень страшная история умирания. Почти притча.

Не стану говорить про стиль, который, в этом нет сомнения, у этого режиссера уже сложился, и прослеживается в этом фильме – длинные кадры, пронзительная тишина. Минимум слов. А те, что есть – удивительно точны, они падают в уши веско и тяжело, оставаясь в сознании, крутятся, не давая покоя. «Оказывается, Ваня, есть жизнь. А есть любовь». Рубленые монтажные склейки. Точные, живые мизансцены. Двери в соседние комнаты. Подглядывание, вторжение в частные жизни. Каждая сцена – отдельная ожившая фотография. И они сменяют друг друга, как узоры в калейдоскопе. Непохожие друг на друга. И в то же время сложившиеся друг из друга. Кино, в которое приходишь, как в картинную галерею. За красотой кадра. И его точностью. За тем, что за этим кадром кроется.

«Последняя ночь» в этом, визуальном, отношении – кино удивительно красивое. Фильм начинается тягуче и долго, и затягивает медленно, но верно. Как трясина. Вся эта дышащая желтизной осень, эти кадры в Нижегородском аэропорту – с отражением в луже, и раз за разом всплывающие в кадре рыжие рыбки, и красное платье главной героини, и дрожащий на воде алый отблеск фонаря… Про крайние кадры с морем и одиноким деревом я вообще молчу. И музыка. Появляющаяся из ниоткуда и в никуда же исчезающая. Полеско попал в самую сердцевину этой красоты. Правда. Это красота. И за неё можно простить, пожалуй, всё.

Даже странный характер главного героя. «Хороший человек» — дважды говорят ему. Возможно – для них. Для нас – нет. Он циничен. Он слаб. Он напуган. Более того, он жесток. И даже неизбежная кончина ничего в нем не меняет. Совершенно. Хотя именно этого обычно и ждут от фильмов на тему близкой смерти. Переоценка. Её нет. Может быть, в этом вся суть.

Даже то, что это совсем не фильм про любовь, хотя именно о ней говорится в слогане. И в город юности-то он приезжает не К своей любви (хотя к ней первой и приходит). Он уезжает ОТ жены-работы-диагноза. Бежит. Как бегут многие перед лицом неизбежного. Цепляются за прошлое. За те моменты, когда ещё было хорошо и беззаботно. Пытаются пережить снова. Но прошлого нет. Есть только настоящее. И в этом настоящем Иван умирает. «По крайней мере, я что-то успел». Но этого оказывается недостаточно.

Можно долго обо всём этом рассуждать, правда. Но всё сводится к одному – к тому, с чего я начала. С послевкусия. Для меня это фильм не о человеке, не о его смерти и даже не о смерти вообще. Это фильм о жизни, которая коротка и не имеет смысла. Что есть трагедия. Если однажды не очнуться, не спрыгнуть с несущей тебя на солнце кометы и не начать быть осознанным. Сознающим.

Чтобы, будучи на краю могилы, не пить водку с незнакомцами в метро.

В общем и целом, предвкушения сбылись и ожидания оправдались. Потому что это Гончуков. И его кино.