Этот выпуск авторской колонки задумывался как праздничный. Не то чтобы мне хотелось испортить читателям настроение… Но мне действительно кажется важной тема нашего разговора.
Вы хотите об этом поговорить? – спрашивает психотерапевт в американском фильме. Да, мы хотим поговорить. Об отчуждении, об одиночестве.

Не секрет, что в предпраздничные дни резко увеличивается количество самоубийств, причем, речь не только про традиционные для обострений весну или осень. Если вы человек мало-мальски чувствительный, да еще и одинокий, без семьи, то в преддверии нового года обязательно чувствуете прилив (выражаясь изящно) легкой, как минимум, депрессии, и уж во всяком случае дискомфорт оттого что нужно думать, как и где, и с кем праздновать, а кто и куда вас позовет (или нет), или если вы остаетесь на новогоднюю ночь одни, не будет ли такой Новый год слишком тоскливым… В общем, мысли посещают. О ненужности, о неприкаянности. О том, что жили вы не так и прожили не эдак. Новогоднюю ночь нужно пережить, перевалить, желательно не свалившись во время каникул в депрессию или запой.

Может показаться нелепым, но преодолеть традиционный приступ предновогодней депрессии мне помог… Родион Раскольников. Не обухом топора помог, конечно, а словом. К слову, в который раз убеждаюсь, насколько полезно перечитывать классику в зрелом возрасте, какое точное акупунктурное действие она подчас оказывает на наши якобы давно и надежно сформировавшиеся мозги.

В «Преступлении и наказании» много по-настоящему жуткого, дикого, пробирающего до костей – это одна из тех книг, что написаны в большей степени нутром, подсознанием, то есть напрямую, мимо рацио, таких вещей, подобного объема и глубины, в литературе немного. Чуть ли не самое жуткое и травматичное ощущение, которое испытывает только-только убивший старуху-процентщицу Раскольников – отчуждение, чувство отделенности от людей. Несколько раз акцентированный мотив отчуждения Раскольникова от мира людей поразил, возмутил меня. Вот как угадано Достоевским последнее горе человеческой души, ее самая отчаянная боль – стать отверженным, отрезанным, лишить себя права на общение, теплоту, участие. Забота и ласка воспринимаются Раскольниковым чрезвычайно болезненно.

Несколько раз Достоевский педалирует мотив разрыва, раскола Раскольникова с окружающими его людьми. Каждое обозначение трагической трещины, отделенности Раскольникова я воспринимал как личную боль. Он убил и не может принимать любовь матери. Он убил и не может быть моральным авторитетом. Он убил и навсегда отделен от семьи. Несколько раз Достоевский в моменты максимальной теплоты и примирения бросает в лицо забывшегося читателя черную мысль о расколе. Мы только-только, кажется, забыли о произошедшем, как вдруг откуда ни возьмись выпрыгивает старуха и жалит, жалит, напоминая о кровавом преступлении нашего дорогого Роди. Кажется, мы с ним сроднились. Но нет, он отрезан от нас навсегда. Он чужой, он убийца, он продал душу дьяволу. И Раскольников убегает, скрывается, запрещает себя навещать.

Кстати, думаю, антропологи могли бы объяснить ужас отчуждения с биологической точки зрения. Например тем, что на протяжении сотен тысяч лет самым страшным для древнего человека было как раз изгнание из племени, отчуждение, ведь оно грозило неминуемой гибелью.
Человек действительно и появился, и развился, и достиг успехов только благодаря способности нашего вида действовать сообща, объединяться в группы и сообщества, и процессы, выкованные эволюцией на протяжении миллионов лет, дают о себе знать.
Такова наша мораль, таковы правила человеческой нравственности: убийство сородича – самый неприемлемый и самый противоестественный акт, который только может совершить человек, и поступок этот вызывает в наших душах необратимые изменения.

Чем же провинились современные одиночки, страдающие от депрессии в преддверии очередного «семейного праздника»? Да нет, ни в чем, напротив, я думаю, виновато как раз человеческое сообщество, сделавшее за последние несколько сот лет нашу жизнь настолько удобной и комфортной, что нам больше не нужно жить вместе, единым племенем. Мы можем поодиночке. Сами. Одни. А в последние десятилетия с появлением высокоскоростного интернета люди вообще могут работать из дома и не пересекаться с себе подобными.
Серьезно, можно провести эксперимент. Я уверен, фрилансер может вообще не видеться с людьми. Словно он старушку убил, да не одну.
Впрочем, мне кажется, одиночество противоестественно и вряд ли способствует гармоническому развитию личности. У меня есть теория, что такими насыщенными психологическими нюансами человеческих взаимоотношений классические романы и были в силу того, что постоянный круг общения писателей той эпохи был чрезвычайно насыщен и разнообразен. Речь не только про свет и высший свет. Даже маньяк Гоголь в самый черный час жизни, сжигая второй том «Мертвых душ», не был одинок – вспомните, как слуга умолял его не сжигать рукопись.
Те времена прошли, и мы стали беднее. Стали более одинокими. С чем, я думаю, нужно по мере сил бороться.

Самое удивительное, что я нашел для себя в «Преступлении и наказании» во время последнего перечитывания (а мы всегда находим в искусстве то, что нам нужнее всего в данный момент) это то, что Раскольников так и не раскаялся. Нет, правда, мне почему-то казалось, что в итоге обстоятельства его изменили. Ведь он изначально не хотел идти на убийство, не хотел мараться «липкой кровью»; после убийства он проклинал себя, зачем на это пошел, поняв, что не Наполеон, не сверхчеловек, а только зря себя загубил; наконец, на протяжении всего повествования после убийства он не раз и не два клянет себя, сожалеет, сокрушается, кается, встает на колени на площади, валяется у Сонечки Мармеладовой в ногах… Но нет, Раскольников не раскаялся. Не было покаяния, убийца не переломил себя, не отворил калитку к Богу.

Но всё-таки Раскольников прозрел, любовь, как высшая правда, озарила его – тем и заканчивается роман.
Удивительным и символичным мне показалось, что Раскольников пришел к свету не умом, не рацио, а духом, пришел интуитивно, через прозрение, иррациональное чувство очищения и любви. То есть не преодолел свое упрямство, не пришел умом к правде, а как будто его столкнули с высокого берега – прямо в восходящее солнце.
Здесь безусловно есть определенный замысел Достоевского, который полагал, что без бога человек и шагу не ступит, и пока свыше не озарит, ползать Раскольникову без правды и раскаяния в пыли человеческой. Сколько здесь расчёта и сколько гениальной авторской интуиции судить трудно, но мне почему-то показалась очень ценной для сегодняшних нас эта мысль.

Нас окружает столько искусственных попыток изменить человека – тренингов, коучингов, психотехник, псевдорелигий, бесконечных эзотерических практик и продуктов инфобизнеса – что невольно думаешь, а как люди справлялись тысячи лет? Нет, я не консерватор, я не чужд всему новому, но мне кажется, рацио не приближает нас к духовным подвигам.
Речь не о Боге, не о религии, а о мире и движении к свету.

Кстати, с этими штуками не бывает одиночества.