Частица дьявола

Письмо из 2020 года

Рассказ

 

Опубликован в литературном журнале «Прочтение», 2020 г.

 

Сергей Лебеденко и Артем Роганов: Казалось бы, пандемия коронавируса и самоизоляция дали современной литературе огромный простор для тем. Но убедительно и оригинально написать о том, что еще не закончилось, да к тому же и так постоянно обсуждается на каждом углу, непросто. В «Частице дьявола» это удается, так как темой становится само по себе состояние неопределенности, а главной героиней — человек, и до пандемии обсессивно следящий за гигиеной. Ирония сочетается с вполне серьезными, насущными сегодня для каждого вопросами, а текст переходит из художественного русла в эссеистическое и обратно, оставляя в конце ощущение горького, правдивого очерка — не столько о пандемии, сколько о человеческой хрупкости в целом.

 

 

Ни за что бы не догадались! Через пару недель после начала самоизоляции в домах начали ломаться лифтовые кнопки. Люди звонили в управляющие компании, там ворчали, но терпеливо присылали мастеров — и те чинили кнопки как будто с радостью, наверное, получали деньги за каждый вызов. А может быть, и сочувствовали жильцам. Прекрасно понимая, что происходит.

Хотя лично мне — давить кнопки локтями, плечами, ключами, коленями — даже учиться не пришлось. Я и до пандемии никогда голыми пальцами их не нажимала. Фу! Дотрагиваться до отпечатков чужого жира противно и ужасно негигиенично… Правда, локтями я тоже не орудую. Я касаюсь кнопок и ручек через салфетки.

Нет, исключения бывают, когда я сильно спешу или забываюсь в приподнятом настроении. А появился вирус — я, конечно, совсем перестала касаться чего-либо голыми руками, всегда ходила с салфетками. Причем раньше, если кто увидит, становилось стыдно. Это сейчас нормально. А раньше… Даже случаи комичные бывали, например, еду в лифте с салфеточкой в пальцах, заходит женщина, я не успеваю спрятать, и мы едем вместе на первый, а потом идем к выходу. Я за ней, и вдруг она останавливается перед дверью с кодовым замком, поворачивается ко мне и смеется: «Ну, давайте!». И кивает на дверь. Мол, вы во всеоружии, так открывайте, что я буду рисковать! Смешно, но я не смеюсь, я нажимаю кнопку домофона и краснею. Мне ужасно стыдно. Когда я выходила с салфеткой в руке, то открывая дверь подъезда и выходя на улицу, тут же прятала ее за спину, на случай, если вдруг кто-то стоит с той стороны, и не дай бог увидит меня с моей прихваточкой, через которую я только что ручку двери держала… А тут поймали. Щеки горят. Как будто я какая-то не такая! Выскочив на улицу, я тут же старалась быстро-незаметно выкинуть салфетку в урну. Но нет ведь, иногда засекали! Ловили меня взглядом за руку, как преступницу. Хотя спроси меня, почему это стыдно… я бы не придумала, что ответить. Да и люди тоже.

Потрясающее ощущение свободы! После того как выкинешь салфетку, такая легкость — идти с голыми руками! Да! Все! Ты прошла! Ты не дотронулась голой кожей ни до одной поверхности! Идешь и можешь спокойно заправить выбившуюся прядку волос за ухо, почесать нос или подбородок, если захочется, даже из уголка губ убрать мизинчиком лишнюю влагу…

Путь из квартиры на улицу напряженный. Тем более что живу я на семнадцатом этаже. Но давайте по порядку. Собираясь выйти, я беру сумочку, кошелек, обуваюсь, открываю замок входной двери, но саму дверь распахивать не спешу. Ведь когда я переступлю порог, мне нужно будет закрыть тяжелую дверь, а значит, взяться за ручку снаружи, ту ручку, которая на моей двери, но не внутри квартиры, а значит, считается грязной, ведь откуда я знаю, кто до нее дотрагивался, когда дверь была заперта. Иногда мне удается захлопнуть дверь без использования внешней ручки: я выхожу и рукой как бы изнутри с силой дергаю за внутреннюю ручку и только успеваю выскочить и руку отдернуть, как дверь захлопывается, но почему-то я так делаю нечасто, да и можно хряпнуть по руке или ноге дверью, она у меня тяжелая, сейфовая. Чаще всего еще в квартире, открыв замок, я беру в специальном шкафчике у входа салфетку — подцепляю ее пальцами в самой серединке, причем так, чтобы взять в щепотку только один слой, чтобы она не смялась, а была бы квадратная такая прихваточка для ручек и кнопок, и пальцы не дай бог не прикоснулись бы к поверхности, которой, возможно, касался больной коронавирусом, или покашлял туда, мало ли…

Закрываю дверь на ключ, который из дома и пока еще чистый. Делаю шаг от своей двери — и все: квест начинается. Дверь тамбура — уже опасность, здесь только салфеткой, затем лифт на этаже — кнопка вызова, потом заходишь в него, нажимаешь вниз, он едет, а тебе приходится крутиться, потому что пространство тесное, а ты с сумкой и уже грязной (!) салфеткой, а ключи нужно убрать, и иногда, неприятно и рискованно, но приходится перехватывать салфетку другой рукой, что ж, с этим можно справиться, тут главное не коснуться опасной ее стороны. Она мягкая и непредсказуемая, и, если показалось, что контакт был даже с краешком, тогда сразу доставай спирт, лей на руку, не жалей, пусть даже на пол льется, не торопись, стой сколько надо и растирай спиртом все складочки и сгибы ладони, после чего можно достать спиртовую салфетку и тщательно вытереть руки насухо, и все равно после этого, раз уж ты коснулся грязного места, до лица теперь точно нельзя дотрагиваться… Хотя бы в ближайшие минут десять–двадцать, или даже полчаса. Но лучше все-таки не касаться, пока не вернешься домой и не продезинфицируешь руки по-настоящему.

Повторюсь, теперь стало легче, потому что все эти ковидные дела нас, людей особенно аккуратных и осторожных, да что скрывать, двинутых на чистоте, как бы легализовали. Нас перестали считать шизанутыми параноиками, меры элементарной гигиены стали нормой.

Когда онлайн-карта распространения коронавируса показала, что в моей многоэтажке появился первый заболевший, понятное дело, лифт превратился в зону повышенной опасности, пришлось принимать самые жесткие меры.

Теперь, обуваясь на коврике, с вечера пропитанном крепким хлорным раствором, я выходила из квартиры в толстых резиновых перчатках. Перед тем, как надеть, я обильно обливала их спиртом, а иногда и замачивала в ванночке со специальным дезинфицирующим средством, мало ли кто их в магазине при фасовке трогал! Про маску защитного класса, конечно же FFP3, про лыжные очки с плотно прилегающей резинкой и прозрачный защитный экран поверх я даже говорить не буду — это само собой. И пусть соседи показывают на меня пальцем. Сегодня они смеются, а завтра умирать — мне. Нет уж. Жизнь дороже. Смешки над своим нарядом как-нибудь перетерплю.

Карта в Интернете, кстати, жуткая, не знаю, откуда берут журналисты инфу, но никому не пожелаю жить, постоянно заглядывая в нее, каждый день обновляя, наблюдая, как зараза косит людей… Схема, вид сверху, твой привычный район, здесь оранжевой речкой лежит Ярославка, здесь изогнулась буквой «S» железная дорога из черно-белого пунктира, там станция, магазины, дачи, лесополоса, а вот твой дом в форме сплюснутой «П». Казалось бы, все привычно, но сверху карта заляпана красными кружками разного размера — огромными, большими и мелкими пятнами, как будто кому-то сломали нос, и он стоит над картой, а из носа течет, и капли шлепаются на город правильными кружками и разлетаются мелкими крапинами. Твой дом какое-то время чист, но как раз это порождает в тебе тревогу. Потому что в Москве красные точки слились в сплошную лужу — зараза бушует, она есть в Мытищах, в Королеве, в Пушкине. Эти города рядом, совсем близко твой закуток, неприметный жилой комплекс рядом с Ярославкой, и вирус подбирается все ближе, и это не фигура речи — кольцо сжимается. Правы те, кто говорит, что это война. Я вижу ее, я наблюдаю ее в онлайне.

Красная капля. Однажды она падает на тебя и ты вздрагиваешь, как будто стоишь на балконе под ясным и сухим небом. Двоих увозят из твоего дома. На лифте, на котором ты каждый день ездишь.

Наверное, страшно умирать, оттого что не можешь дышать. Когда легкие «уходят», их не видно даже на КТ, настолько сильно поражает вирус легочную ткань, буквально «сжирает», как пишут в репортажах. Ты пытаешься вдохнуть и не можешь, открываешь рот и не можешь, воздуха нет, его весь откачали; нет, воздух есть, в мире есть, только тебе нечем его вдохнуть.

Как жутко. Человек неминуемо связан с миром, неизбежно контактируя с ним совершенно определенными способами. Физически, жестко. Стопы, задница или спина должны касаться поверхности земли, иначе не бывает. Еда, куски мяса, глотки молока падают в мешок желудка, которому со всем этим разбираться. Тело не может без еды, воды, сна. Каждую секунду ему нужен воздух. Перерыв сделать нельзя даже на несколько минут. Как и сердце не может взять выходной, сделать передышку. И вдруг ты совершаешь привычное действие, но вдохнуть не можешь. Ты еще живая, ты соображаешь, все видишь, пусть из тебя торчат трубки, ты прикована к кровати, от тебя пахнет пролежнями и лекарствами, но ты живая и видишь врачей, палату, окна, потолок, но не можешь — дышать! Ты живая, живая, пока живая, пытаешься вздохнуть еще и еще, но вдруг замечаешь, как вальяжно вошла в палату высокая стройная дама Смерть, вот она делает широкий шаг к тебе, а ты живая и горячая, ты все видишь, но не можешь шевельнуться, вздохнуть, перед твоим ртом глухая стена, и иначе уже не будет никогда, никогда, все вдохи мира закончились, тебе больше не положено ни одного глотка. Нет для тебя ни вздоха. Ты хрипишь, мычишь, но воздуха нет, и тебе, еще дрожащей и оглушенной ужасом, прохладная сухая рука закрывает веки.

Господи! Кажется, с меня льется пот. Меня трясет. Холодно. А снаружи лето, жара. Нет, не пойду сегодня на улицу. Есть еще картошка, можно сварить. Обойдусь без свежего кефира, бог с ним. Сегодня останусь дома.

Я живу в маленькой квартирке. Нет, она не как эти новые апартаменты в Москве по десять метров общей площадью. У меня обычная студия. Кухня и спальня в одной комнате, вот плита, а через три метра кровать, ничего неудобного, кстати, если живешь одна. Для меня не проблема, что нет раздельного для отдыха и работы пространства, единственное, что немного напрягает — запахи. Если уж на обед ты потушила говядину с овощами или пожарила рыбные тефтели с итальянскими травами, то все: полдня, хочешь не хочешь, будешь питаться запахами.

Не трагедия, конечно, но иногда собственная квартира испытывает мою волю. А самоизоляция не отменила ни особенностей женской фигуры, ни лета, ни пляжа, где все-таки хочется в этом году появиться в купальнике… Нет, парня у меня нет с позапрошлого года, я для себя, ведь нельзя распускаться, форма нужна и выдержка… Про интервальные голодания слышали? Если вам не двадцать два, скорее всего, слышали. Это удобно, не есть днями, неделями, не нужно готовить, появляется больше свободного времени, да и экономия денег, столь важная в карантин.

В ту ночь я припозднилась, пересматривала «Доктора Хауса», а когда наконец забралась в кровать, вдруг живо почувствовала тягучий сладковатый запах… овсяного печенья! Стыдно, стыдно! Но не буду скрывать, я купила его утром, когда пошла прогуляться в магазин за свежим зеленым луком — к легкой окрошке в наступившей июньской жаре. И, как это часто со мной бывает, увидела на полке печенье, пахнущее умопомрачительно, чуть ли не теплое еще, с хлебозавода… Не удержалась, схватила, потащила на кассу! Съела дома одно, шершавое, тягучее, липнущее к зубам, и поплотнее замотала пакет, чтобы оно дольше оставалось мягким, но то ли пакет порвался, то ли с голодухи, а я не ела с одиннадцати утра вчерашнего дня, обоняние мое обострилось.

Легла — и в нос шибануло полевым, лошадиным… Вставать и убирать в шкаф не стала, перекатилась на другой бок, натянула на голову одеяло. За день устала, а потому вырубилась быстро.

Утро следующего дня я запомню надолго. Проснувшись, хотела было встать и уже отбросила одеяло, чтобы сесть на край кровати, откуда, словно оттолкнувшись от пирса, я, мятая и хмурая, поплыву вновь собирать мир, за ночь ставший чужим и неопрятным… Но вдруг, вместо того, чтобы пойти умываться, я поняла, что не могу шевельнуться, меня будто парализовало. Паника обрушилась и оглушила — я открыла от ужаса рот.

Я не чувствовала запахов. Вообще никаких.

Я судорожно начала нюхать руки, волосы, простыни, вскочила, бросилась к пакету с печеньем, схватила у раковины лимонный Фейри, ткнула им в нос… Нет, запахов нет, не чувствую! Сердце забилось, как запертое в тесном глухом подвале. Ноги стали вялыми тряпочками. Озноб вспыхнул между лопатками, метнулся по шее к затылку. Я все поняла и сразу почувствовала слабость, тело отяжелело от навалившегося бессилия. Я упала лицом в подушку. Вместо мыслей в голове летела бегущая строчка, слова вспыхивали кроваво-красным и тут же наезжали друг на друга, теснились, путались: вирус / заразилась / вот и все / маме звонить / ковид, сука / больница / сохранила ссылку на фейсбуке про первые действия при ковиде, а вот не надо было сохранять / говорить или нет соседке / позвонить тете вале она доктор / главное не сообщать маме / проверить где на районе кт / что делать / завещание / дура / а что такого, блин, а если реально сдохну / без детей и молодая / как не вовремя… так всегда не вовремя / какая я идиотина, что я несу, вставай, соберись, а подушку пора стирать…

Тут я замерла. Подушку пора стирать. Точно?

Точно.

Она пахнет жиром волос и потом.

Пахнет.

Господи, она пахнет!!

Я зарылась в подушку, руками сильно прижала ее, мою спасительницу, к лицу, и чуть не задохнулась, но, когда воздух кончился, резко вскочила и принялась прыгать на кровати, да так, что подо мной начало потрескивать.

Нет, нет! Я не умру! Я чувствую запах! Я буду жить! Я не заразилась!

На очередном прыжке из решетки под матрасом выскочила фанерная досочка, похожая на рессору, я долго возилась, чтобы вставить ее обратно, хорошо, что она не переломилась пополам.

Днем мне стало немного стыдно за утреннюю панику. Нет, серьезно. Всегда вспоминается факт, что люди тонут в большинстве случаев не от бессилия или холода, а именно от паники. Тонут от ужаса, что утонут. Как глупо. Может, я вообще этим ковидом уже переболела? Может, у меня к нему иммунитет. Сколько там процентов вообще не чувствует вирус? Двадцать, сорок? Было какое-то большое число. А я чуть не умерла от страха. Нельзя так. Нельзя.

Или можно?

Наоборот, у меня прекрасно работает инстинкт самосохранения! Я боюсь. А значит, спасусь.

А может быть, наоборот, я в группе риска, просто с вирусом еще не столкнулась. Благодаря своим же мерам предосторожности. А? Кто его знает, вдруг у меня диабет? За последний год я сильно располнела… Ну как сильно? Да ладно, сильно…

Так что, вполне возможно, я жива только благодаря моим «странностям»… Да! Ведь до ковида все только смеялись надо мной и такими, как я, которые без салфетки из дома ни ногой. Теперь оказалось, мы были правы. Мы как будто готовились все это время. Те, кто всегда под рукой имеет салфетку и спирт. Кто никогда не дотронется голыми пальцами до кнопки смыва в туалете. Кто ни за что не поднимет упавшую салфетку. Кто моет руки до змеиной кожи. Моет часами.

Моя паника спасет меня от смерти.

Однажды.

Так что верить себе нужно. А кому еще в это страшное время верить?

Нет, сумасшедших развелось огромное количество, конечно. Им, бедным, совсем головы напекло, над ними смеются. И вышки 5G якобы на них ковид насылают, даже в Великобритании вышки жгут. И Билл Гейтс чипирует граждан жидкими чипами, господи боже ты мой! Совсем у людей нет мозгов! Точнее есть, но куриные! И ведь взрослые мужики верят, и даже, как в Северной Осетии, вышли на митинг против режима самоизоляции, а потом массово слегли все, кто туда ходил… а это сотни человек! Так что нет, я не дура, я не поехала еще бабским своим умишком. Во всяком случае на фоне других.

Иногда я, конечно, сомневаюсь и не знаю, кому верить. Вот как сейчас. И потом… справедливости ради… ведь пока никто не понимает, что происходит. ВОЗ дает противоречивую информацию, американцы валят все на китайцев, вакцины нет, про мутации и вторую волну неясно, а ученым требуется время. То говорят про сосуды и что ковид провоцирует тромбоз. То пишут, что вирус не берет курильщиков. То появляется информация, что он косит только азиатов, или только стариков, диабетиков, полных, тех, у кого вторая группа крови… И умирающие чернеют, кожа некоторых становится темно-лиловой. И ковид сохраняется на дверных ручках до семи дней, его не могут одолеть ни жара, ни холод. Бурные сели слухов падают на наши головы несколько месяцев из всех СМИ. Можно ни во что не верить, но нельзя не видеть отчетливо, что единой достоверной информации нет — что это за вирус? Как с ним бороться? Вот что страшно.

На почве неопределенности расцветают уродливые цветы, семена которых сыплются из дырявых коробочек — голов конспирологов, рехнувшихся домохозяек, еще не поумневших подростков, уже поглупевших стариков. Вирус запустил глава Сбербанка Герман Греф, чтобы с помощью прививок внедрить россиянам чипы, не помню только, в этой схеме фигурировали инопланетяне, или они добавились при более поздних народных апдейтах? Вы не представляете. Сумасшествие людей, которые казались нормальными еще вчера, наблюдать тяжелее всего.

Но кому верить, если окружающим верить нельзя, а себе, получается, опасно?

Надо терпеть. Сжав волю в кулак, стиснув зубы.

А то можно до такого дойти… Вон у нас в первом подъезде два парня живут в одной квартире. Снимают. Я даже, кажется, знаю, у кого. Так вот можно додуматься, что они любовники, эти парни, вместе ходят каждый день на учебу, в магазин, гулять в местный скверик… Можно ведь такое подумать и прийти к ним спросить. Точнее, прийти и сказать. Неужели не понимаете вы, ребятки, что такие, как вы, уроды проклятые, виноваты в том, что природа сломалась и атакует нас, нормальных людей! А что, скажете, нет? Да! Сначала такие, как вы, нарушают естественные законы Природы, мировую так сказать гармонию, а потом Природа начинает мстить! Всем нам! За вас! Поруганная и оскорбленная… И ваша гнусная противоестественная половая связь, прости, Господи, то же самое, что привычка китайцев жрать такую гадость, как сушеные летающие мыши, похожие на копченых в адском пламени чертенят. Мохнатых, отвратительных, изъеденных вшами! Вот такими же мерзостями вы занимаетесь, два взрослых мужика!.. Грязью и чертовщиной! А потом мир не выдерживает, и черной вонючей жижей из его трещин вытекает смерть… И Природа берет свое, выжигая погань и гниль с чистой святой земли!

Разве нет?

Разве…

Господи. Что я несу. Что вырывается из моего рта. Господи!

Ведь я словами навлеку на себя заразу… Чокнутая дура, несдержанная идиотка. Мракобеска сумасшедшая. Что. Я. Несу. Зачем. Я. Провоцирую. Заразу!! Вызываю. На себя. Нет! Нет! Остановись!!

………………

Знаете, иногда в Интернете пишут загадочные вещи. Ну, например, что ни одна пневмония не дает такого эффекта, чтобы полностью пропало обоняние. Ни грипп, ни свиной, ни птичий, ни самое жестокое воспаление легких, ни простуда или ОРВИ на такое не способны. То есть понимаете, что происходит?

Да. Именно. Коронавирус залезает в мозг и вырубает центр обоняния. Нашел рубильник и — бац! Точечно воздействует на отдельные участки мозга, понимаете? И это медицинский факт.

Хуже всего, что мы не знаем никаких нюансов этого эффекта. И… откуда нам знать, что еще меняет вирус в нашем мозгу? Какую еще программу затронули и изменили… Какой участок перепрошили… И кто. И зачем. Чем переболевшие отличаются от здоровых версий человека? И как это может отразиться на всем человечестве спустя годы или даже столетия?

Вы знаете? Я без иронии, вы — знаете? Вот и я не знаю. И очень может быть, не узнает никто и никогда. До поры до времени.

Скажете, ужастиков насмотрелась? А скажи вам в ноябре 2019 года про пандемию и карантин по всей планете, вы бы что такому пророку ответили?

Недавно умер врач, который спасал людей на главном форпосте Москвы в войне с ковидом — в красной зоне больницы в Коммунарке. О нем много писали в соцсетях, и я поняла, что хороший был доктор и отличный мужик. Так вот, близкий друг погибшего приводил цитату из последнего его интервью, где доктор говорил, что Ковид-19 — злой, жестокий, свирепый вирус, не оставляющий шансов тем, кто перед ним беззащитен, это самый настоящий посланник ада, частица дьявола, плоть от плоти Сатаны, и там, на передовой, доктор видит в глазах умирающих огонек адского пламени… Врачи круглосуточно бьются за пациентов, но борьба настолько тяжелая, как будто они не болезнь лечат, а изгоняют само Зло, вырывая жизни из его ненасытной пасти. Так и сказал, представляете? Про частицу дьявола, про огонь адский. И мне так в душу запало… этот образ… до дрожи. Я не спала три ночи.

Или вы думали, что конец света произойдет как-то иначе?

И чем микроскопический вирус не идеальное орудие Сатаны?

Знаете, мир, огромный, многообразный, вечно движущийся, континенты, страны, города, миллионы улиц, машин, миллиарды рук, ног, голов — все это мне напоминает грандиозное колесо обозрения. Настолько огромное, уходящее за горизонт, в иные страны, что невозможно увидеть его целиком, только небольшую часть, но даже по ней можно ощутить неотвратимую мощь могучего жернова. Теперь же представьте, что эта махина с протяжным воем и скрежетом остановилась, встала… Впервые за известную нам историю человечество прервало свою бурную деятельность, люди не пошли на работу, попрятались в домах, закрылись рестораны, перестали функционировать администрации, школы, кинотеатры, спортзалы, парикмахерские…

Очень скоро, уже через несколько месяцев, колесо закрутилось снова, не успев даже приржаветь. Скрипнуло, дернулось, загудело и осторожно-осторожно сдвинулось, поехало… Медленно, но напористо набирая скорость, сбрасывая с себя пыль, разгоняя скопившуюся в соединениях влагу.

Мир тронулся, чтобы больше никогда не останавливаться.

У меня стойкое ощущение: не так важна была остановка, как то, что мы возобновили движение. Теперь мы знаем цену этому сбою и никогда его не допустим. Мы жалеем, что поддались слабости и остановились. Потому что, когда мир замер, мы вдруг увидели, что на дне его прячутся страх, лень, душевная пустота, ощущение бессмысленности жизни, и даже — стремление к смерти — то есть вещи гораздо более опасные, нежели вирус. Мы вдруг поняли, что остановка — это огромный риск. Постоит-постоит мир, выключенный и застывший, и вдруг поймет, что устал, и надломится, и начнет рассыпаться. А некоторые решат, что крутиться колесу больше незачем и начнут разбирать его на металлолом.

Нет, мы больше никогда не остановим колесо. В том, чтобы жить, смысла и так немного, но люди живут по инерции, привычке, поколениями, нациями… Стоит прервать течение жизни — и что удержит нас от распада?

В первый же день, когда власти объявили о снятии части ограничений — люди хлынули и смели все оставшиеся препоны, грубо нарушая запреты. На еще вчера замотанных, как будто их упаковали для переезда, детских площадках сорвали стоп-ленты, и во дворы высыпали сотни взрослых со своими чадами. Маски еще надевали какое-то время в магазинах, но потом наплевали, перестав слушаться кассиров, которые старались следовать инструкциям и нередко отказывали в обслуживании тем, кто не соблюдает «масочный режим». Недовольные демонстративно бросали продукты прямо на ленте, уходя и громко матерясь. Случались и потасовки, то, что стали называть «масочными драками».

Через неделю от мер безопасности не осталось и следа. Перчатки забыты, маски в лучшем случае болтаются на подбородках и в машинах на зеркалах заднего вида, как обереги.

И вот странность: на тех редких граждан, кто заходил в магазин в маске, большинство без масок смотрело недобро, осуждающе, даже зло. Люди стыдили самых осторожных. Вооружившись демонстративным презрением, они будто говорили им: Чего вырядился-то? Чего напялил? Бережешь себя, боишься заразиться и сдохнуть? А я вот не боюсь! Мы не боимся! А ты дольше всех жить собрался?

Провожая тяжелыми взглядами тех, кто снимать маски не собирался, они словно бросали им вслед: Слышь, ты? Сними-ка лучше ее. Серьезно. Мир и так непрост, люди смертны, живут недолго… А ты этой маской напоминаешь нам всем, что жизнь может быть еще короче. Но хуже того. Ты своей маской хочешь сказать, что миру снова что-то может помешать жить и крутиться. И ты, в маске, его остановишь снова. Чтобы выжить.

Но нет, чувак, не выйдет. Больше не остановишь. Мы вам не позволим.

Потому что нельзя. Потому что опасно. Мир, он, знаешь, как ребенок на велосипеде. Пока едет — едет. А остановится — может рухнуть.

Мне прощают мой глухой антиковидный прикид в моем подъезде. Наверное, потому что привыкли, ведь я и до пандемии была такой.

Какой такой?

Да ничего особенного. Вот сейчас я вышла к лифтам, убирала ключи в сумку и нечаянно выронила салфетку. Я мыла руки все утро, теперь опаздываю на электричку, но без салфетки я не нажму кнопку. Придется вернуться и взять другую.

 

 

 

Октябрь 2020 г.