С первого взгляда не сразу понимаешь, насколько он огромный. Я подошел к плакату, висящему на шкафу, почти вплотную. Из-за массивной ноги боевого робота испуганно выглядывала мордочка автомобиля. Кажется, Волга-7133 2412 года выпуска. Рядом парень с девушкой, он обнимает ее за плечи, и оба смотрят вверх. На лицах, собранных из кашицы розовых пикселей, редкая смесь — испуга и восторга.

Уверен, с таким же выражением стоял и я в комнате своей девушки и одноклассницы Мики. Эх, она девчонка, да и привыкла! А пятнадцатилетнего пацана такие громадные воинственные штуки потрясают до глубины души, намертво впечатываясь в память — черные, глубокого угольного цвета, и на голове-башне, на высоте пятиэтажного дома, алым горят узкие прорези глаз.

На самом деле Гранит-МТ 44/50, «полтинник», как называли его между собой водители, имел окрас серый, с отключаемыми темными защитными полосами. Тяжелый штурмовой робот предназначался для ведения боя в современных городских условиях, а потому маскировался под серую массу домов.

Со временем я узнал про него очень много. А на том плакате «полтинник» был сфотографирован на фоне светлого неба и, чтобы увидеть детали, нужно было внимательно присматриваться. Сдвоенные, как громадные копыта, ступни, каждая размером с малолитражный автомобиль. Мощные ноги (опоры), на которые приходилось около половины веса робота, так как одна из важнейших задач в бою — удержаться на них. Короткое туловище, покрытое слоем металлических контейнеров динамической защиты. На груди — четыре дальнобойных гипергалогеновых прожектора. Под ними — сцепленные листы брони из черно-серебристого сплава, способного выдержать прямое попадание нейтронного фугаса.

Машинерией тела управляла дюжина магнитоэлектрических двигателей на гравитационной тяге, их создавали специально для боевых роботов. Я рассматривал грудную поперечину с нависающими квадратными утесами плеч, к которым крепились длинные, увешанные крупнокалиберными пулеметами и ракетницами руки. Пальцы у него были величиной как раз, наверное, с меня. Шеи у гиганта не было, на коротком шарнире крепилась голова-башня в форме усеченного сверху конуса — его отливали на заводе целиком, одной деталью. По кругу башню опоясывали прорези лазерных анализаторов и видеокамер. Гранит был многоглазый, как паук.

Я стоял перед плакатом в восторженном оцепенении, невольно повторяя стойку своего героя. Опора на правой ноге, левая назад, грудь выпячена, плечо вперед, руки чуть согнуты, ладони собраны в кулаки — поза бесстрашия, превосходства и готовности противостоять всем ветрам и опасностям. Я совсем растворился в своих фантазиях, как вдруг прожекторы Гранита вспыхнули все сразу — и ослепили меня! Я и не заметил, что в комнате, пока я стоял перед плакатом, стемнело, а загоревшиеся прожекторы — Мика вошла, включила свет — всего лишь блики на глянцевой бумаге.

— Ну ты где застрял? — Мика капризно встала на одну ножку, ткнув кулаками в худые бока, и посмотрела на плакат. — Залип?

Подошла, обхватила, прижалась, я потянулся, хотел поцеловать, но только неуклюже ткнулся в щеку. Мика шагнула к плакату, кивнула:

— Видал? Вот тут что.

Я присмотрелся и вдруг на переднем плане, внизу, под ногами Гранита, увидел среди руин то, на что поначалу не обратил внимания. Изломанные, растерзанные, обугленные трупы и останки солдат — 74 человека погибло в том историческом бою. Тела были разбросаны в тени, а поверх них, в нижнем правом углу плаката — Мика постучала по бумаге пальцем — я увидел размашистый автограф серебряным маркером.

Выпятил нижнюю губу, многозначительно покивал и, рассмотрев в каракулях какой-то полумесяц, схватил губами краешек нежного ушка Мики. Она ойкнула и отпрыгнула.

— Ты что! Щекотно! — и тут же схватила меня за руку и выдернула из комнаты. — Пойдем! Все за столом давно!

Стыдно, но в какой-то момент я чуть не заснул. Мика сидела за столом напротив и, как ни пыталась меня развеселить, строя рожицы и стреляя глазами, я скучал. Ногами под столом пробовала, но недотягивалась, да и боязно, все-таки торжественное застолье, священный праздник — День Прорыва.

Пытаясь сдержать зевок, я скрючился над столом, но чуть не нырнул в остатки крабового салата. Мика беззвучно засмеялась, никто из взрослых нас не замечал. В глазах стояли слезы, но я не спешил их вытирать. Я прикрыл веки, поднял подбородок и осмотрелся — фигуры людей расплывались розово-серыми пятнами, сверкала посуда, столовые приборы, блики от бутылок вытягивались пушистыми нитями… Как вдруг в глубине стола что-то вспыхнуло ярким пятном золотых, серебряных, алых, синих самоцветов из сказки…

Мне стало интересно. Я протер глаза — созвездие горело на маленькой черной детской фигурке.

— Псс! — позвала Мика, она тыкала пальцем туда, куда я смотрел, и вопросительно дергала вверх головой, но я не понял, чего она хотела.

Наконец, рассмотрел — мое наваждение было не чем иным, как россыпью орденов и медалей на парадном кителе ветерана, сидевшего рядом с отцом Мики. Асимметричная обсидиановая звезда с поперечной серебряной нитью, бирюзовый круг, видимо, символизирующий небо, с напоминающим реактивный двигатель рубином в центре. А еще серая медаль в виде стального щита с полосами, и — я узнал его — Большой Орден Прорыва I степени, инкрустированный сапфирами и бриллиантом. Вычурные, дорогие, сделанные под старину знаки отличия Второй киберквантовой войны 2441 года я хорошо знал по альбомам. Ветеран же показался мне настолько низкорослым и тщедушным, что я заподозрил в нем карлика. Особенно в сравнении с Микиным батей, Валерием Павловичем, здоровяком богатырского роста.

Над столом метался громкий, малопонятный спор, подвыпившие гости не говорили — кричали.

— И что они сделали, Советы твои, чтоб старикам помочь? Ну? Повышение пенсий — крохи! А патенты… патенты где?! — горячился Валерий Палыч, весь красный, с проступившими на лбу каплями пота.

— А я и не говорю, Лер, что они что-то сделали! — Софья по привычке называла мужа женским именем, и сама была ему под стать — высокая, крупная, с объемной прической. — Я о том, что… не те они люди, старики наши, чтоб у государства просить!

— Палыч! Соня! Вот мы говорим война… А за что воевали? Кто помнит? — вскочил Аркадий, дядя Мики, вытянутая в высоту, худая копия Валерия Палыча.

— Ой, Аркаш… перестань! Вон, спроси у Эдика, он рядовым всю войну прошел. Дважды горел, трижды подбит, этот-то помнит, небось… Да, Эд? — и Палыч наклонился к ветерану-карлику, которому очень шло короткое имя из двух букв.

— Эд! Слышь? Про тебя говорим! — кричали ему в самое ухо.

Кроха Эд хлопал глазами. Все засмеялись, и мы с Микой тоже. Ветеран, почти полностью глухой, едва ли понимал, о чем идет речь, только кивал клочковато-седой головой на цыплячьей шее. Большие блекло-голубые глаза добавляли комизма его облику — не глаза боевого ветерана, а добродушные, почти детские, чистые озерца. Эд смеялся беззвучно, с открытым ртом, как бы спрашивая: а чего? а кто? а я тут при чем?

Отец махнул на него рукой. Хорошо, что не задел, а то убил бы.

— Нашел кого спрашивать! — закричал дядя, вскакивая в патетическом азарте. — Эдуард Анатольевич у нас идейный. Войну прошел! Да он бы еще пять войн прошел… Ему что — куда Совет отправит, туда и бахай!

— Это что значит… Туда и бахай! Аркаша! — кипятился Палыч и тыкал в Эда, чья голова казалась меньше его кулака. — Он воевал не за что-то, а по приказу! Приказ — знаешь такое слово?

— Зато теперь всеми технологиями владеют не корпорации, а Совет… А ты как хотел? — спросил Аркадий.

— Хотел… ну как-то… по справедливости. Если государство забрало технологии, то как раз должно бы и… или как? — замялся отец. — Ты видел списки, читал трофейные таблицы? Что забрали у Метакорпа? Квантовые двигатели, ядерные накопители, генераторы материи, гравитоны… Там сотни наименований, если не тысячи!

— Так в промышленность все и пошло! Кто от приватизации Метакорпа выиграл? Экономика! Население! — вдруг встряла Софья.

За столом на секунду замялись, но в разговор вступил грузный брат Софьи Сергей Сергеевич, заявив, что война не стоила сорока семи с половиной миллионов жертв, даже если треть из них биологически и юридически не совсем люди… Спор готов был уйти на новый виток, но, к счастью, отец отвлекся — Эдуард Анатольевич подал знак рукой.

— Что, бать? А? Выйти? —  громкий голос Палыча вдруг стал нежным. Сын встал и вывел отца из-за стола.

Я смотрел, как бережно он повел Эда, положив одну руку ему на плечо, другой как бы защищая от локтей сидящих. Когда поравнялись со мной, отец Мики, заметив мое любопытство, добродушно подмигнул. Эд, шедший впереди, вдруг остановился за моим стулом. Я тут же развернулся, встал и схватил руку, которую протянул ветеран — сухую и прохладную. На меня смотрели совершенно выцветшие, но веселые глаза. В ответ я не мог не улыбнуться. Он кивнул головой и вопросительно посмотрел вверх на сына.

— Это друг Мики! Первый раз у нас! Вот, привела… — Палыч заулыбался, я посмотрел на Мику, ее лицо покрылось алыми пятнами, и, глядя на нас, она сползла под стол, накинув край кружевной скатерти на голову.

Дед кивнул мне и похлопал тяжелой рукой чуть выше локтя. В это мгновение я понял, кого мне напоминал Эдуард Анатольевич — бледную аквариумную рыбку-телескоп с выпученными глазами и бугристым лбом. Правда, в отличие от холоднокровной рыбы, дедушка Мики источал какую-то тихую светлую благость.

Они двинулись дальше, и я понял, что не успел толком рассмотреть его китель.

— Слышь… — шепнула и дернула меня за рукав Мика, вдруг возникшая рядом, — Го на кухню целоваться! — и она вытолкала меня в коридор.

Я обнял ее, она повисла у меня на шее, и мы двинули на кухню, но вдруг я застыл как вкопанный.

— Ты что? — громко шепнула Мика и, не понимая, что происходит, проследила за моим ошарашенным взглядом.

Дверь в ее комнату была открыта. Там стоял полумрак, только в глубине горела настольная лампа. Ее свет мягко стелился по стенам и потолку, и с этого ракурса удачно падал на плакат. Темный на фоне синего неба, Гранит-МТ 44/50 смотрел на них из глубины комнаты через дверной проем — это было похоже на высвеченную в полумраке музея картину или образ в иконостасе.

Мика тут же затихла и прижалась ко мне.

— Это он? — испуганным шепотом спросил я.

Мика оттолкнула меня и звонко рассмеялась:

— А ты не узнал?!

На мгновение мне показалось, что робот пошевелился.