« Гончуков бьет в самую страшную точку»

В фильме «1210» режиссер Арсений Гончуков постоянно тебя обманывает. Само название — то ли дата, то ли код, то ли номер. А выясняется, что это сумма — тысяча двести десять рублей. Ветеранская надбавка, которую власти отняли у героя и таких же, как он, никому не нужных афганцев. Собственно, это узел, на который начинает наматывается клубок фабулы.

Смотришь на изображение — и не понимаешь: а где здесь, собственно, режиссер? Всё какое-то небрежное, неаккуратное, дрожащее, тусклое, в стиле home video. А потом ныряешь на глубину и видишь, что режиссер есть, просто он прячется за этим «как бы необработанным» куском реальности, чуть ли не случайно оказавшимся на пленке. Начинаешь видеть подбор натуры, работу с цветом, метафоры — эти бесконечные реки-преграды и мосты, по которым герой постоянно проходит, но никуда не переходит.

Но самое главное — сюжет. Поначалу кажется, что это такое straight movie — прямолинейное злободневное публицистическое кино без всяких там вторых смыслов и неоднозначностей. Но в финале вдруг понимаешь, что герой, которого так темпераментно сыграл Роберт Вааб, не такой уж и симпатичный, если присмотреться к нему повнимательнее. Не так уж неправы его дочь и ее муж, смертельно уставшие от его «закидонов».

А уж за что досталось двум теткам из фонда — вообще непонятно. Да, хамки, да, противные, да, олицетворение Бездушной Системы, но так-то с ними зачем? Герой требует денег именно с них, но что они могут сделать. Из своего кармана, что ли, выложить?

И самое удивительное: выясняется, что денег никто у него не отнимал. Эту злосчастную тысячу двести десять просто включили в пенсию. Но ему не деньги нужны (он, как мы видим, ими разбрасывается), а признание государства — да, кровь проливал, да, мы помним, вот тебе награда. Не сумму в тысячу двести рублей у него отняли, а нечто большее. Раньше он был ветеран — а теперь простой пенсионер.

Поначалу даже кажется, что это какой-то сценарный просчет — лучше бы просто отняли, иначе уходит всё напряжение истории. Но в том-то и дело, что напряжение истории не внешнее, а внутреннее. Мы хотим видеть социальный контекст, а Гончуков упорно переводит нас в контекст психологический. И когда ты это понимаешь, открывается, может быть, главная трагедия нашего человека: всё внешнее, социальное и теоретически вполне решаемое мы переводим в свое, нутряное, больное, с которым не расквитаться и от которого только пулю в лоб.

Неудивительно, что многие кинотеатры отказываются брать фильм для проката, — Гончуков бьет в самую страшную точку. Причем бьет, как я понимаю, и себя самого — иначе не снимал бы кино на свои собственные деньги и не был бы «сам себе продюсер», «сам себе дистрибьютор», «сам себе пиарщик».

Тем не менее, уже послезавтра фильм можно будет посмотреть в трех московских кинотеатрах — «Художественный», «Факел», «Звезда». Удовольствия не получите — не то кино. Но что заболеете этой историей (меня фильм уже неделю не отпускает) — почти гарантирую.