ЗИМНИЕ
Публикация в журнале Органон, 2008 г.
***
дед мороз снимает бороду и больше не хочет
елка криво стоит которую вечность
дед становится на год человеком
на чудеса заканчивает охоту
навестить снегурочка не приходит
снится ему тревожно всякая глупость
что подарка не привез Васе, Пете
дед мороз спит, не снимая тулупа
самый настоящий дед мороз на свете
вздрагивает, просыпается, нос щупает
да, здоровайся, это снова ты, чудо!
бесполезное, смешное, как бог наплакал
ни тебе смерти, праздников или простуды
ласкового слова, тепла, подарка
только сплошной новый год есть и будет
дед мороз все это знает, выпивает чарку
на добивку чтобы без снов точно
утром переоденется из цветов ярких
одинокий и такой же как все прочий
никогда не плачет, кормит голубей в парках
***
Одинокие мудаки сидят в окнах квартир домов,
около тридцати, улыбки у них без глаз,
в пятьдесят будет пидор, брюзга
а пока валит будущих чужих жен и вдов,
без угрызений, до кучи заплатит за.
(Сначала пытались готовить, купить пылесос,
с парашютом прыгнуть, может, порадуют.
Он смотрел дворнягой и пожирал взасос
удивлялся: не помнит, кругла ли у Лены грудь,
прыгнуть можно, но обязательно парашюта без).
Под потолком в углу бог занавесочку опустил,
не желая смотреть сопли, стыд, срам,
пьяный сосед кричит в угол: виноват сам!
Создал, родил и хуже того: допустил,
бог затыкает уши и глядит на цветочки стен.
Скорая помощь заворачивает в пакет,
женщина за пятьдесят застегивает на американский лад:
В дым перепились, управы на мужиков нет,
в праздники — пятый. Тоже до тридцати лет.
Блестящий пакет опускают на лифте в ад.
Бог отодвигает занавесь, в квартире холодно, тихо:
ни тебе раскаяний, исповедей, грехов.
Крутит холодильник черный электрощит,
обезумевший кот забытый у миски сухой
грязную шерсть вздыбил и на него шипит.
***
человек никогда никого не простил
тех кто бросил, ушел, умер и отпустил
кто пытался сделать его пустым
человеку этому тяжело
на свете жилось
было носить живот
к человеку этому — жалость
человек практически не живет
не умеет прощать и встречать, жмот
только плачет, кулак со слезами жмет
перевернутый на живот
а ты мимо если что проходи
а не то поймает и огородит
будешь женой ему
погоди, пойми и да проводи
слышишь, голос его гудит в груди
проводами в снегу
***
молча крутишь головой
миньет, стихи
дура, сколько говорить дней:
смейся, куролесь, вой
тысяча пройдет годов лихих
главное остается на дне
биться головой не лень
за окно швырнуть
рыба бьется, воды налей
выпустить, толку чего
заглотила до гланд крючок
за борт в садок на шнур
сильно любили все
как зовут, где теперь не весть
разведусь весь
легче под новый год
страшно одно: пропадешь
а ничего не пройдет
***
в пустые комнаты квартиры
зима из окон заходит чаще
богу к отчаянным приходить с миром
гораздо легче
в темные чащи
на улице по тропе из школы
везут кульки розовые на салазках
дети, заходите погреться что ли
сыграем в нолик
скажу вам сказки
зимой одиночество уместно
закованы в лед речные причалы
зима черно-белые фотки детства
чтобы согреться
наливаешь чаю
накал батареи окно выдувает
жестоко, трудно, обидно, нервы
не отпущу, чашку сжимаешь, держишь
такое бывает
и ты не первый
приказ по войску: на подвиг ратный!
звенят винтовки, встают мужчины
девочку подсаживают солдаты
на борт последней
боевой машины
чай недопитый, враг недобитый
от снега белого отсвет света
в холодной квартире, где недожито
смеется детство
там много места
***
блядь не кончает который год
может, вообще, или разок под старость
блядь теребит бледную теплую тару
усталость
уже не течет, попробует пусть другой
блядь она мать, может, она жена мне
тяни-толкая хочешь вперед, в зад
и не нужна
но в порно, единственном не стареющем жанре
вечен ее осоловевший взгляд!
жидкие волосы, слезы, «исправлюсь»
я бы простил, но никому не верь
блядь, ты стольких согрела
да и смотрела
чаще чем женщины остальные вверх
все хорошо, молиться не стоит, бог слеповат
каждый как-то да совершился
не надо жалеть, ты была нарасхват товар
но пора зашиться
пожить наконец как деревце или трава
ленка
ждет подводная лодка, не звоню не предал
на плацу снег дерет затылок
у юнца с побывки крепко натерт перед
ни тепла, пирога, ни хозяйки тыла
ленка юбкой краешком зацепила
на гражданке ноябрь, потом декабрь случился
поезда, самолеты снились, и горы
тыкал подло сквозняк иголкой
в мяготь одеяльного ила
память ночью всплывала то, что не отпустила
лодка покачнулась
пнула в борт вода китом
есть-тов-ком-выпааал-нять, люк задрал
лучше б летом в парном молоке реки утоп
на пол года моряк не в сети стал
изменяй, но пиши, а то полный машина стоп
***
бог все пытается меня спасать
пишет мне смс: сеня, давай, не ссать
прочерк
отвечаю, впрочем
я человечек
и тупо могу устать
в зиму я невменяем
ребят
птицам на юг лететь пора
холодно, когда холодно, умирать
ура
давай меня как разведчика поменяем
например, на листья от ноября
бог все пытается меня спасать
пожимая плечами
бог, не отчаивайся
ценю участье
не буду ссать
бог, а ты сам-то счастлив?
если что, счастье просто нарисовать.
***
у меня в груди реактор
термоядерный душный кипящий адский
сам себе куратор, поэт, редактор
часов шесть без отдыха да, ебаться
нефтью налитый танкер
как станок фрезеровочный не кончаться
не отчаиваться
у меня осколочная любовь
все с которой не можется расставаться
осень заминировала бровь
я хотел подраться
но мне терли, что надо глядеть на солнце
и не надо бить зубы, лица
потому что нельзя сдаваться
а молиться
я железный, платиновый, черный
переплавленный, переплывший, похуй
если вдруг такое сдохнет
неоконченный, несбывшийся, непрощенный
мне опять одиноко, плохо
потому что ты забыла приехать
потому что не знаю о чем я
все нечетко
у меня в груди ввинчена гайка
посмотри, встроена прямо в мясо
все могу, кроме счастья
ты ковыряешь лимоны пальцем
и облизываешь и спрашиваешь: ну да как ты
хорошо, как может у мудака-то
сложно только, что завтра опять просыпаться
то есть остаться
***
стонешь надсадно
воешь
запах по ногам мажется
потом не вымоешь
даешь как надо, задом
кажется
будто не ты орешь, а темнота из ада
сдала на пять
дала не тому
проклятому
подарила свитер в цвет дивану,
брал его в кредит лет на пять
на семью
как пядь
территории, уже бывшей, блядь
на ее краю покурим
дура
курва
влюбленная баба
рассветная голытьба
но по ней отмучиться не получится
хотя может, ты не ученица и мученица
а судьба
жесть
выходила жесть в коридор в черном
и ржала сипло во все зубы
так беспамятно, отмороженно, хрипела: во блин
ведь не зря говорят: черт с ним
вместо глаз у жести набойки
на ногах шпоры, гвозди, морда клешнею
говорила, промотал любовь ты
я с ней спал, она ничего так стонет
говорила, бухаешь дюже
пропил города, жен, расписные палати
даром сделан из чистой платины
но вернуть ничего не можно
продолжала, не вздохнуть, глуп ты братец
истеричка, ни фига не понял
а вот надо было разобраться
что на свете нет счастья и даже покоя
жесть стояла в дверях, а я раздевался
обрезал воротник белый
и курил последнюю в три затяга залпом
глядя прямо в глаза веселый
и закончила: дорогой ты наш заводила
мот и сволочь ты наш дорогущий
глянь, у псов по тайге тянуть нету силы
ну а как ты отцепишь душу
***
сначала
целовала
женились, расставляли мебель, чуть не венчались
конечно
клялись в вечной
потом расстались
будто отца родного не стало
на незанятое место
кто-то пришел
потом еще
для жалоб и дружеского секса
глупо
пошло
жизнь не ждет, дальше пошла
смешно смотрится в углу
картина деда, подаренная на свадьбу другом
не надо счастья
семьи
секса
мне
холодно в свитере одному
из под любого, ничего
возвращайся
приму
***
Кубатура комнат твоих уходов,
ящиков раздвижное эхо,
слов повисших в комнатах радиопомехи
платьев рукавные культяпы,
волосы на половой тряпке.
Все меняю на выпитые стаканы,
блюдца с наклеенной кашей.
За тебя в день по сотне Наташек
Маринок
как солдат по сотне на крепостные камни,
не пускаю если твое имя.
Съеду от хозяйки «Неизменимо»,
умирать нельзя, будет реветь Россия!
издадут пачку разведенок синих
каталог детей Сени
и напишут, с ним случилось что и со всеми
был разлюблен, но не осилил.
Поворотов налево/направо,
города, где не выпадает первого снега
дома капающего крана
и особенно переносил плохо
что все проходит
и на руках заживают любые раны
***
сколько ромашек за две тысячи лет отцвело
вот тщета
я их считал
все тебе положил в подол
…………………….
допиться
до свинства
неиствовства
истины
кого любил вспомнить
объединиться
с собой полностью
застрелиться
или мордочками любиться
просто
дожить лет до ста
но за что
зачем
господи, я тут при чем
иногда случайно
нечаянно
утром, часов в десять
как в детстве
солнце бьет лучами
через занавески
…………………..
письмо пришли, напиши прости
не с любовью, с богом
разошлись пути
пусть упрусь рогом
на всю катушку жил
и заслужил
***
БОЛЬНИЦА
l
В 39 больнице
Сормовского района
рваные губы, колотые черепа, запекшиеся лица,
жены ходят к мужьям, а кругом больницы
военная зона.
Мужики воюют с мамонтами и бизоном.
А снаряды валом,
штопают пингвины, кажутся в наркозе халаты,
их ругают матом,
потерпи, родимый,
а не то свезем тебя в мокрые подвалы.
Во дворе больницы опадает желудь,
дядя с костылями ищет самый желтый,
ангелы устали висеть над койкой,
на обед капуста, к чаю сочень,
крошится салат городов вонючий,
и будто мучительно не может кончить.
Во дворе больницы номер 39
сормовского района
никогда не кончаются войны
новый
привезен в палату на скорой
обмороженный и обоженный,
врач по ходу слезы вытирает ватой.
В больнице 39 Сормовского района
людей чинят,
пришивают новые части,
режут, зашивают нервы, вен, сухожилий клубок,
раны как воблы сушат…
и после операции, которые без причастия,
кому на воле не хватило счастья
до времени лежат в палатах души
глядя в потолок.
ll
Больница
внутри ходит, шагает, движется,
как гнойник блестящий,
дрожит заразная жижица,
пульсирует и сочится.
Дети орут в палатах, в коридорах,
санитаров ожидая здоровых.
Так подтвержают,
что человеческий эксперимент продолжается:
сломана нога, рева-корова,
мальчик плачет и жалуется.
На кладбище скокойней.
В больнице на обед уходит даже морг.
Количество коек
колоссально
как и больных в плане.
Здесь кислые лица, пахнет бинтами,
здесь не гуляет Бог,
ему только любить и играть с детишками на поляне!
(А кстати, под моргом, в глуби
врыто в гравий,
без карточек и оплат
отделение лечения от любви:
людей рвут на части, куски мяса летят,
а эти зомби все равно ползают и не умирают!)
Женщины в больнице тоже
без пол-лица или руки,
веришь, что они тоже люди, видя их такими.
Иудейская семейка те еще весельчаки,
один особенно
весельчак
и неудачник.
Скучно на больничной лавочке,
мне не несут передачку,
воды, сигарет пачку и медовый чак-чак.
lll
В НИИТО,
на сборке человеческих механизмов
лежат изувеченные так, что ни то, ни то:
не душа одна и уже не в теле.
Пластырь держится еле еле.
Нечто из жизни арбузов или насекомой жизни.
Это при том,
что на подоконнике та же герань,
теплая ночь черна,
птицы, молодцы и девицы!
А в больнице шепчут: лучше умереть, чем вообще не родиться,
даже если ты умер вчера.
Герои! Круто погибнуть при взятии Трои!
Но не очень
(даже не подрочишь
и не поточишь лясы)
сорок лет в коляске.
Как кости спаяются,
высыпаются
из корпусов, дверей и окон
как из тостера:
старые, молодые, крепкие,
тонкие или толстые,
женщины длинноволосые,
мужчины в кепке,
в шапочках детские
выходят разноцветным потоком.
И несут, внутри спрятаны
Котята.
По одному у каждого только
котенку
маленькому и кроткому.
у кого живой, мурлычет, спит,
У кого жалкий, мокрый,
у другого растет верткий,
или пока пушистый, нежный, робкий,
или ест корки, или кормлен тортом,
сытый.
А у кого избитый
или давно мертвый.